– Знаю, – ответила Марина. – И за это, и за все остальное Чкалов часто получал дисциплинарные взыскания и неоднократно отстранялся от полетов. А в ноябре двадцать пятого года за драку в пьяном виде он был осужден военным трибуналом на один год лишения свободы, но впоследствии срок был снижен до шести месяцев.
– А фильм? Я о нем даже не слышал, – шепотом продолжал допытываться Алексей.
«Еще бы. Он вышел на экраны в сорок первом году, до начала съемок еще год», – первое правило хронотуриста было соблюдено, рот Марина предпочла держать на замке.
– Потом скажу, – отозвалась она, – потерпи немного. – «Меньше суток осталось». – Она потянулась к дверной ручке, но Алексей опередил, толкнул дверь, и следом за Мариной оказался в переполненном зале. Они огляделись по сторонам и посмотрели друг на друга. Во всем огромном зале под куполом из цветного стекла оставался свободным только один угол, да и то его большую часть занимал роскошный белый рояль. На вошедших никто не обратил внимания, все сидели за столиками тихо, как примерные дети, и слушали речь. Марина приподнялась на цыпочки и вытянула шею, чтобы разглядеть оратора. Тот стоял у столика рядом с окном и, почти скрытый от слушателей ветками развесистого фикуса, говорил громко, с выражением, держа перед собой шпаргалку:
– Отличие сегодняшней обстановки заключается в том, что теперь уже и самые отсталые люди нашей страны убедились в правоте и правильности генеральной линии Коммунистической партии, – человек в темном костюме и белой рубашке старательно выговаривал каждое слово, но было заметно, что он уже порядком устал. «Кто это?» – Марина едва сдерживалась, чтобы не подобраться к оратору и хорошенько рассмотреть его вблизи. Но ее сдерживало присутствие четырех крепких молодых людей в светлых костюмах за соседним столиком и Алексей. Он крепко держал Марину под руку и не отпускал от себя ни на шаг. Она только и успела заметить, что другой столик у окна охраняется так же тщательно: судя по напряженным позам неприметно одетых молодых людей, где-то поблизости находилось еще одно ответственное лицо.
– Второй час уже сидят, даже выпить толком не успели, – шепотом сообщил метрдотель, – все говорят и говорят. Уже и товарищ Каганович выступил, и товарищ Стаханов, теперь вот слово товарищу наркому внешней торговли предоставили. Проходите, проходите, вот сюда. – Он поспешно отступил и указал рукой вперед и влево. Но Марина смотрела только на наркома – товарищ Микоян собственной персоной перевернул в блокноте или в записной книжке лист, глубоко вдохнул и продолжил свою речь.
– Надо иметь целую систему рычагов и приводных ремней к массам, чтобы линия партии стала линией масс… – здесь нарком сбился, взял поданный ему стакан, сделал глоток и продолжил: —…масс. Чтобы вся масса под руководством партии боролась за победу этой линии… – дальнейших слов Микояна Марина не разобрала, пришлось отвлечься. Алексей вел ее по мягкому красно-зеленому ковру к центру зала. Там, скрытый за мощной мраморной колонной, оказался еще один столик, и рядом с ним стояли два свободных стула.
– Сюда, пожалуйста, вот сюда. Присаживайтесь, – шелестел еле слышно метрдотель, – сейчас к вам подойдет официант. Товарищи опоздали, – пояснил метрдотель гостям, уже уставившимся на новичков. Марина только собралась произнести приличествующие моменту слова, как ее перебил товарищ нарком:
– Гению вождя и организатора нашей партии и масс, нашего учителя товарища Сталина мы обязаны тем, что многие труднейшие вопросы революции уже перестали быть вопросами, многие проблемы перестали быть проблемами!
Больше Марина расслышать ничего не успела. Все, кто был в зале, в едином порыве вскочили со своих мест, захлопали в ладони и заорали «ура». Марина завертела головой по сторонам, от восторженных криков у нее заложило уши, и она не знала, что делать дальше. Соседи по столику остервенело били в ладоши и дружно повернулись в сторону окна. Марина приподнялась на носки, вглядываясь в толпу, но рассмотреть все хорошенько мешал фонтан – небольшая чаша с нимфой и кувшином в ее руке. Фея легко держала емкость над головой и лила воду себе на спину. А силуэт человека на фоне светлых штор у окна исчез, остался только фикус, его широкие тяжелые листья шевелились еле заметно, словно и растение аплодировало замолкшему наконец оратору.
Овация по случаю окончания речей длилась минуты три, наконец все успокоились. Послышался шорох, грохот стульев по полу и где-то в районе рояля раздался звон первой разбитой тарелки.
– Садись, – негромко произнес Алексей, и Марина уселась на удобный мягкий стул с высокой спинкой. Позади ее прикрывала колонна, от мрамора приятно тянуло холодком, впереди, над головами соседей, возвышался наполненный водой кувшин. Марина положила руки на белоснежную скатерть, потом сложила их, как школьница за партой, потом убрала под стол. Очень неудобно сидеть, как статуя, под прицелом сразу четырех пар глаз.
«Давай, скажи что-нибудь», – Марина покосилась на сидящего рядом Алексея, но тот молча осматривался по сторонам. Пришлось выкручиваться самой.
– Будем знакомы, меня зовут Марина. – Она улыбнулась и подала руку соседу слева, насупленному мужику с лохматыми бровями. На вид лет ему было под пятьдесят, он уставился на соседку маленькими прищуренными глазками и, кажется, не понимал, о чем она говорит. Потом сообразил, вскочил с места и попытался застегнуть пуговицы своего нового, в темную полоску пиджака, из-под которого виднелась косоворотка.
– Зезюлин Иван Степанович, канавщик Шатурского торфяного треста, участок Долгуша Петрово-кобелевского торфопредприятия, – длинно и путано представился он и осторожно пожал протянутую ему для пожатия руку.
– Очень приятно, – отозвалась Марина, – а это Алексей, он…
– Капитан, командир отряда, – перебил ее летчик и тоже обменялся с канавщиком рукопожатием.
Дальше процесс знакомства пошел сам собой. Притулившийся на противоположном краю стола, одетый в военную форму, коротко стриженый черноволосый человек с широким азиатским лицом и узенькими глазками оказался Тимирбеком Сатыбаевым, грузчиком со станции Алма-Ата, что на Турксибе.
– Раньше бригада разгружала семь тонн за смену, сейчас девять-десять тонн, – старательно подбирая русские слова, отчитался он и двумя руками пожал Марине ладонь.
– Раньше сто рублей в месяц получал, сейчас пятьсот, – улыбаясь во всю свою загорелую физиономию, похвастался он, перехватил пристальный взгляд Алексея и плюхнулся на свое место, почти полностью скрывшись за украшавшим стол букетом из астр в тяжелой белой вазе.
В усилившемся гуле и выкриках Марина не расслышала имя третьего соседа по столику и лишь покачала головой в ответ на его слова. Широкоплечий мужик лет сорока с небольшим, со светлыми пышными усами, одетый в серый летний костюм поморщился досадливо и повторил, уже в два раза громче:
– Тарас, я говорю, Сороковой Тарас, сталевар завода имени Коминтерна, из Днепропетровска. Раньше давал одну плавку в сто семьдесят две тонны стали за одиннадцать-двенадцать часов, а теперь за восемь.
Позвольте, – он поднялся со стула, бесцеремонно схватил Марину за руку и громко чмокнул ее в костяшки пальцев. Марина засмеялась и успела заметить краем глаза, что Алексей внимательно рассматривает сталевара. Она вырвала руку и поспешно уселась на место.