Похоже, я периодически все же задремывал, потому что, когда в очередной раз вгляделся в окружающую реальность, покупателей почти уже не было. Все, кому надо, отоварились.
Интересно, а если меня вообще никто не купит? Раз уж тут Средневековье, то, наверное, своих холопов более чем достаточно. Которые, кстати, в десять раз крепче меня, умеют косить траву, запрягать лошадей, знают всякие ремесла… Моя товарная стоимость тут близка к нулю. За что меня ценить? Уж явно не за доброту. Стоило ли меня похищать из нашего мира, чтобы выручить тут пару медяков? То ли дело велосипед! В электричестве не нуждается, бензин заливать не нужно, простая механика. Небось подороже породистого коня выйдет…
Но, оказалось, пришел и мой черед. Рядом остановился среднего роста мужчина явно за сорок, с пробивающейся сединой в темных волосах, загорелое его лицо изрезали тонкие морщинки, по левой щеке змеился белый шрам.
Одет он был неброско, но вполне добротно: серая плотная куртка довольно странного покроя, штаны заправлены в короткие сапоги, на широком кожаном поясе висит не слишком длинная, но все равно внушительная сабля. Лоб перетянут голубой лентой с вышитыми на ней золотистыми молниями. Чем-то он походил на кота. Черного с белым пятнышком на хвосте. Этакий старый, опытный ветеран помоек, мастер зубокогтевого боя, любитель пропустить рюмочку валерианки и оприходовать юную киску.
– Хлап лазняковый, – с утвердительной интонацией произнес мужчина. Голос у него оказался довольно мягким, с таким голосом надо по телику излагать прогноз погоды. – Лет елико ти?
– Девятнадцать, – хрипло отозвался я.
– Хворобу кою чи имаши?
Ясное дело, интересуется состоянием здоровья. Может, напугать его СПИДом? Так ведь не поймет, дикарь.
Я развел руками. Мол, как хочешь, так и понимай. Медицинскую справку все равно не представлю.
– Ну, добре есть, – сказал он и жестом велел мне перешагнуть веревку. Похоже, сделал свой выбор.
Может, сделать и мне? Выхватить у него саблю, рубануть сверху вниз по шее – и деру? Ах да, совсем забыл, я же не майор спецназа. Да и, кроме того… как-то не привык я рубить живых людей. Мясо из морозилки – всегда пожалуйста, а дядька-то этот чем виноват? Только тем, что родился в ненужное время и в ненужном месте?
Оставив геройские идеи, я пошел вместе с мужчиной к столу, где ожидал нас регистратор торгов.
– Вот, Линеславе, – указал на меня покупатель. – Пиши на мене. Елико ж пинезей?
– Григорий рече, двоедесят малых сереброгривен, – сообщил чиновник.
– Ну, пиши, мзда та не страховидна есть. Кое ж имя той мает?
Мог бы, кстати, и у меня спросить. Что я, лошадь безъязыкая?
– Писано – Андрей, – заглянул в амбарную книгу чиновник. И тут я увидел, чем он делает записи, что заменяло ему романтическое гусиное перо.
Обыкновенная шариковая ручка. Такие в электричках продают по три штуки на десятку.
Регистрация покупки свершилась в рекордный срок, и мой теперь уже законный владелец тронул меня за плечо.
– Пойдемо, Андрее. Кони те заждамши. Да не зыркай бирючьи, линия ти проста будет. Такожде и хвороба та целима есть.
Утешает, значит. Интересно, какую это хворобу он во мне обнаружил? И что за линию имеет в виду?
4
Усадьба у боярина Волкова оказалась не очень-то и масштабна. Всей челяди, как я понял из его объяснений, пока мы ехали в телеге, одиннадцать человек, я двенадцатым буду. И дом тоже далеко не царский дворец и даже не княжеский терем.
Участок, впрочем, довольно приличный, соток пятьдесят, подметил я глазом опытного дачника. И состояние вроде бы вполне приличное: двор чисто подметен, перед домом клумбы с цветами, где-то за домом – примыкающие к нему сараи, овины и амбары, еще дальше – огороды и сад.
Дом оказался всего лишь двухэтажным, впрочем, первый этаж каменный, что, наверное, считается тут немереной крутизной. Второй – из бревен, крыша черепицей крыта, причем разноцветной – синие, красные и черные плитки составляли затейливый узор.
Я поймал себя на том, что приглядываюсь к дому, точно покупатель. Еще немного – и скажу: «Заверните». Нет чтобы терзаться мрачными мыслями. Похоже, их, мрачных, слишком много выплеснулось из меня в «торговом зале», и теперь внутри было какое-то отупение.
Пожилой мужик, правивший лошадьми, соскочил с телеги, закрыл здоровенные ворота на брус толщиной с руку, продев его в чугунные скобы. Потом принялся неспешно распрягать лошадей.
– Пойдемо, – потянул меня за рукав боярин Волков Александр Филиппович.
И мы поднялись на высокое, метра в полтора, крыльцо, прошли сквозь темные сени, затем – в просторную комнату никак не меньше той, где я вчера очнулся. В центре имелся длинный стол, вдоль него тянулись узкие лавки, а по стенам – лавки широкие, не меньше метра на вид. И эти широкие лавки были застелены каким-то тряпьем. На стенах висели пучки сушеных трав, отчего запах тут держался вполне приличный – полынь и еще что-то, чему я с ходу не сумел подобрать названия.
– То храмина людская, – пояснил боярин, садясь на ближайшую лавку. – И снедают ту, и почивают людие. Разумевши ли?
Разуметь-то я разумел, но мысли мои сейчас занимал другой вопрос. Уместно ли сесть или так вот и придется стоять столбом перед боярином? Какие у них тут правила?
– По тя писано, – продолжал Александр Филиппович, – держит бо тя хвороба та преждепамятна. Темже убо и мове словенской худо разумевши.
Я наконец решился и сел рядом. Будь что будет. В конце концов, я ихней мовы не разумею, значит, мне простительно.
– Что такое хвороба преждепамятная? – все в том же отупении спросил я боярина.
– Восстани, – поморщился он. – Неподобно при господине том хлапу сидючи. А хвороба та известна есть да целима. Димитрие! – неожиданно громко крикнул он, и в комнату поспешно вошел крепкий парень, года на три постарше меня.
– Той, Димитрие, ин хлап нам есть, – объяснил ему Волков. – Андрей имя мает. Хворобой той держим преждепамятной. Ты теки борзо до лекаря Олега, да явится спешно. Светлану покликай, да поснедать ему сноровит. А такожде брата меньша того пришли борзо.
Какие они тут, однако, заботливые. Это у нас что, крепостное право или санаторий? Как-то настораживал меня здешний гуманизм. Не бывает так.
– Не убойся нимало, – повернулся ко мне боярин. – Еже мнится ти, морок есть, памятование за прежнежитие. Темже и мову ту словенску забымши, и порядку тому дивуючись. Едину месяцу ще не истекшу, здрав будеши.
В комнату вошла средних лет тетка с подносом в руках. Ловко поклонилась боярину, скептически зыркнула на меня и опустила поднос на стол. Из объемистой миски тянулся пар, несколько крупных ломтей серого ноздреватого хлеба тоже были весьма кстати, как и внушительная, никак не меньше полулитра, кружка молока.