— Не кривляйся, — наконец сказала она. — Не идет тебе, совершенно. Ты вообще можешь подумать о чем-нибудь, кроме как о себе любимом, о своих болячках и обидках? Так вот, изначально порочна была сама идея. Благородные рыцари, неизвестно откуда прилетающие на крылатых конях, водятся лишь в сказке. А в жизни все так переплетено. Вот ты лучше подумай, откуда берутся, к примеру, бездомные дети. А также, откуда у «Струны» берутся деньги. Мы спасли хорошего мальчика Игорька, помнишь? А заодно посадили на «оброк» Пасюкова с Абдульминовым. Откуда же они деньги на «клиентские взносы» берут? А все оттуда же. Языком милицейских протоколов — «вступая в контакты с оргпреступностью, содействуя коррупции и теневой экономике». Короче говоря, сами же мы эту преступность плодим. Одной рукой наказываем бандитов, другой — кормим и защищаем. И иначе ведь не выйдет, Высокая Струна баксы из воздуха не рожает. И тянется этот порочный круг, эта ловушка «малых дел». Хватит, Костя! — Ее голос налился медным звоном. — Безобразие надо кончать. Причина детских несчастий — в несчастье этой страны. Пока здесь такая власть, пока здесь такой воздух — такая будет и жизнь. Надо прекращать. И «Струна» может это сделать. Может взять власть. Может вывести корабль из темной полосы.
— Красиво говоришь, — заметил я. — Хоть бы что новое услышать…
— Ну да, — кивнула она. — Типичное ваше с Флейтистом чистоплюйство. Руки испачкать боитесь. Как настоящие русские интеллигенты, вы только на кухнях болтать горазды, а как доходит до дела — так в кусты. Ну ладно, хотя бы и в кусты. Главное — не мешай нам. Тем, кто может.
— «Кто знает, как надо», — ввернул я давно уже ставшую банальностью строчку.
— Да чего тут знать? Тоже мне, бином Ньютона. Чем сильней загноится рана, тем больше зеленки придется налить. Если мы сделаем это сейчас, все получится быстро и тихо. Но через десять лет… Вот тогда это будет террор высшего класса. Впрочем, страну когда-нибудь спасут. Причем именно полиция, та или иная. Если не «Струна» сегодня, то какой-нибудь военизированный клан. Годом раньше, годом позже… Государственный ли, самопальный… Но тогда уже будет не до детей. Ты уверен, что Заводская площадь не придет сюда? Ты уверен, что переулки Столицы не перегородят баррикадами? И кто будет виноват?
Если предполагалось, что сейчас я упаду под грузом собственной вины, то Лена явно просчиталась. Мне было всего лишь пусто и холодно.
— Всё это я читал в предвыборных плакатах. И уже не верю. Знаешь, почему? Тебе… вам всем… почему-то всем вам, спасателям, кажется, что жизнь укладывается в ваши стройные схемы. Вы считаете на десятилетия… и у вас всё так гладко на бумаге…
И тут она не выдержала.
— Хорош болтать! — на бледных щеках выросли красные пятна — точно розы на снегу. — Иди к нам. Ты нам нужен. Сила Высокой Струны живет в тебе. И только через тебя мы все причастны этой силе. Пойми, идиот, мы не можем тебя заставить… опутать проводами… качать энергию как из генератора… Ты должен сам…
— Кому должен? Вам или Струне? Мне почему-то казалось, что все свои долги я давно выплатил.
Она отрицательно покачала головой и улыбнулась. Теперь уже улыбкой женщины, знающей о своем превосходстве над любым мужчиной — невнимательным, неспособным различить ее ложь.
Она знает меня. Видит насквозь, даже глубже. Слышит до последнего звука моей внутренней музыки, до сотой доли полутона. Старший Хранитель может не играть на скрипке, но слух иметь просто обязан.
— Ты сам не знаешь, что хочешь, — словно врач заключила она. — То ли сломать всё, то ли построить по-своему, то ли просто лежать на диване, кутаясь в плед и читая романчик… Ты сам не знаешь… А всего поганее, что и не хочешь знать.
Я сделал шаг в ее сторону. Всего один, ведь хуже не будет.
— Аккуратнее, Константин Дмитриевич, — шепнул рыжий тезка. — Здесь все меняется очень быстро. С каждым шагом, с каждым миллиметром. Постарайтесь увидеть… Вглядитесь…
Во что? — чуть было не спросил я. В их души? Но Костик ответил сам:
— Мысли их от вас скрыты, значит, смотрите на дела…
— А если наши взгляды на будущее страны не слишком совпадут? — заинтересовался я. — Тоже неудачное Восхождение?
Лена прыснула, словно девчонка-пятиклашка:
— Ты думаешь, тут мясорубка? Костик, ты правда поверил ему? Будто мы научились убивать неугодных Струной?
— Ну вот еще, — утешил я. — Силенок у вас на такое не хватит.
Я сделал еще один шаг, маленький шажок в сторону этих странных путчистов.
— Знаете, Константин Дмитриевич…
Я оглянулся и неожиданно понял, что Костик стоит на месте. Он не идет за мной, и скоро мне станет трудно его расслышать. Еще пара шагов — и за скрученным воздухом и пространством его ломающийся голос растает, развеется горьковатым дымком. Навсегда.
— Знаете, Константин Дмитриевич, — сказал мой рыжий тезка. — Они очень пекутся о тех, кто служит в обеспечении яруса. Из техников на Нижние Этажи опускалась лишь их бригадирша, ваш друг Маус и еще двое узких специалистов. Но и они никогда не входили в Мраморный зал… Правда, лифт и пограничный подвал… тот, куда уже не пускают, но связь со зданием еще есть… Вы сами увидите.
Странное чувство, будто весь мир вокруг вертится, точно взбесившийся вентилятор… Меня едва не сбило на черный, в зеленоватых прожилках пол, а глаза уже видели, видели…
Камера в стенке лифта, бесконечные провода. Пульт безопасности, не доверенный даже шефу охраны Гришину. Только Маус там, в верхних апартаментах аккуратно заливает на диск съемки происходящего в белой кабине. Но и у него нет времени просматривать постоянно растущий файл, к тому же приходится проверять — не желает ли это же сделать кто-то другой. Увы, Технический Хранитель, твое искусство сейчас бесполезно — я ведь все равно вижу. И неважно, чьей силой — Струны ли, рыжеволосого ли призрака. Вижу.
Кабина медленно, с гулом катилась вниз. Ее почти не трясло, свет не дрожал. Это был люкс, на котором обратно, в Тональность, повезут короля.
— Все будет в порядке, он же неглупый парень. Покричит, повздыхает — и поймет, что иначе нельзя.
Это Лена. Усталое, совсем пожухлое лицо. То ли так упал свет, то ли слишком намучилась за последние дни — но ей сейчас можно дать и сорок, и больше.
— Не факт, — возразил худощавый. — Этот товарищ непредсказуем.
— Другого не было. — В голосе Лены шелестит осенняя трава.
— Но мне кажется… Ого!
Их все же слегка тряхнуло.
— Поздравляю, коллега…
У Геннадия удивительно белые, здоровые зубы. Мечта дантиста.
— Мир кончился, открылось Ее пространство.
— Ехать еще долго… — задумчиво продолжал Сальников. — Лена, мы это уже десять раз обсуждали, но я все-таки до сих пор сомневаюсь. Ну почему вы так уверены в нем?
— Просто чувствую, — улыбнулась она. — Женскую интуицию не стоит недооценивать.