По улице мчался, сминая автомобили и автобусы, заблаговременно покинутые водителями и пассажирами, огромный паровоз, из трубы которого вырывались клубы густого черного дыма с ярко-белыми электрическими искрами. Паровоз был настолько огромен, что занимал собою чуть ли не всю проезжую часть. С гулом и ревом пронеслась эта махина мимо подъезда Татьяны Константиновны, и вдруг раздался зубовный скрежет начинающего тормозить состава.
Тормозил состав долго. Татьяна Константиновна успела насчитать не менее семидесяти пяти вагонов, потом сбилась со счета, а они все мелькали и мелькали перед глазами, правда, ощутимо замедляя свой ход. Воздух наполнился каким-то отвратительным запахом: скорей всего, это была смесь запахов пыли, в которую колеса искрошили асфальт, горелой резины, поскольку некоторые транспортные средства от удара взорвались, и теперь из покрышки смердели дай бог… точнее, не дай бог, и еще пахло сероводородом. Это от страха протухли в пакете со снедью вареные яйца.
Наконец сухо лязгнули тормозные колодки, и как раз перед подъездом Татьяны Константиновны оказалась распахнутая дверь в вагон. Проводник в бритвенно-остро отутюженных брюках и белой рубашке с золотой эмблемой министерства путей сообщения, а также в безумно дорогих лаковых штиблетах, которые Татьяна Константиновна уже где-то видела, опускал подножку.
— Просьба не задерживаться, — даже не поздоровался проводник. — Давайте вещи, я помогу.
Он выхватил из рук ошеломленной Татьяны Константиновны ее нехитрый багаж и внес в тамбур, умудрившись неуловимым движением извлечь кулек с протухшими яйцами и выбросить его вон.
— Побыстрее, сударыня, поезд не должен опаздывать, — поторопил он.
— Мама, что это? — широко распахнув глаза спросила Аннушка.
— Поезд до Адлера, видимо, — ответила мама. — Поцелуемся, что ли?
Они поцеловались. Аня сквозь слезы пожелала маме счастливого пути, мама тоже чуток всплакнула, пока поднималась в вагон.
— Будь умницей, — срывающимся голосом напутствовала она дочь. — Я скоро.
Разве могла Татьяна Константиновна знать, что никогда уже не вернется в Зарю? Нет, не могла.
Состав дернулся.
— Разрешите, я дверь закрою, — поинтересовался проводник у Татьяны Константиновны, и она молча уступила ему место у двери.
Поезд постепенно набирал ход. Анна осталась стоять у подъезда, и теперь перед глазами Татьяны Константиновны замелькали дома ее родного города. Не прошло и пяти минут, как Заря осталась где-то позади. Сине-зеленой полосой потянулась уральская парма.
— Итак, сударыня, настало время платить по счетам, — обратился к Татьяне Константиновне проводник, один в один похожий на коммивояжера.
Татьяна Константиновна взглянула на часы. Было ровно пятнадцать ноль-ноль.
— А сколько стоит билет?
— Стоимость билета взяла на себя наша транспортная компания, — сказал проводник. — Мне сообщили, что вы должны иметь при себе сумму, которую нужно перевести на счет некоего господина с саквояжем.
— Да, — согласилась Татьяна Константиновна, — но я, почему-то, думала, что вы — это он.
— Не имею чести знать этого господина, хотя не исключаю, что могу чем-то напоминать его.
— Вы похожи, как две капли воды. Если бы не ваши усы…
— Ни в коем случае. Это моя гордость. Итак — деньги.
Татьяна Константиновна открыла суму и передала сверток с деньгами проводнику.
— Пересчитывать не будем, мой клиент утверждает, что вы порядочный человек. Ваше купе предпоследнее.
С этими словами проводник исчез в недрах служебного купе, а Татьяне Константиновне не оставалось ничего, кроме как подхватить чемодан с сумой и направиться к своему месту.
На своем месте ее ждал сюрприз. Не то, чтобы уж совсем неприятный, но все же… Во-первых, купе было двухместным. Просторным, светлым, с удобными полками, с багажным отсеком и даже шкафчиком для одежды. Это относилось к приятной стороне дела. Во-вторых, в купе уже был пассажир. Мужчина. Вот это и было не совсем приятным обстоятельством.
— Здравствуйте, — приподнялся мужчина.
Мужчина был не особенно высок, но подтянут и собран, и тельняшка на его могучей грудной клетке почти трещала.
— Разрешите помочь? — спросил он.
— Да, пожалуйста, — несколько смущенно позволила Татьяна Константиновна.
Но то, что сделал в следующее мгновение ее сосед, повергло ее еще в большее смущение. Он помог ей в первую очередь снять плащ. К вещам он и не притронулся.
— Если вы желаете переодеться, я выйду, — продолжил мужчина после того, как повесил плащ Татьяны Константиновны в шкафчик.
— Если это вас не затруднит, — пролепетала Татьяна Константиновна.
Мужчина вышел.
Татьяна Константиновна тряхнула головой, чтобы избавиться от непонятной слабости, и тут же поняла, почему странный сосед не принялся засовывать вещи в багажный отсек. Тогда бы бедной женщине пришлось залезать наверх, доставать свои чемоданы, извлекать из них все необходимое и снова запихивать обратно.
Татьяна Константиновна скоренько переоделась, достала из пакета съестное, кружку, ложку, и выставила это хозяйство на стол. Суму она аккуратно свернула и засунула на дно чемодана. Привела себя в порядок и открыла дверь:
— Спасибо, я уже переоделась, — сказала она.
Мужчина вернулся и деловито водрузил закрытый уже чемодан Татьяны Константиновны в багажный отсек.
— Будем знакомиться? — предложил сосед.
— Татьяна, — представилась Татьяна Константиновна.
— А по отчеству?
— Можно и без отчества, — махнула рукой на формальности Татьяна.
— В таком случае меня зовут Владимир, можно просто Володя, — улыбнулся сосед. — Далеко едете?
— В Петербург, — ответила Татьяна и достала из пакета яблоко. — Будете?
— С удовольствием, — согласился Володя. — А я дальше, в Стокгольм.
— Да? — Татьяна удивилась. — А если не секрет — зачем?
— Наш сейнер сейчас там на ремонте. Потерпели крушение, заблудились, ближе всех Стокгольм оказался. Вот ребята там сейчас в порядок себя и приводят. А я во Владивостоке у своих гостил, из отпуска возвращаюсь.
— Так вы матрос?
— Почему матрос? Мичман. Хотя это воинское звание. А должность моя — боцман.
— А это как?
— Непосредственный начальник палубных матросов. Надсмотрщик, в общем.
За неспешным сгрызанием яблок соседи долго беседовали о Володиной работе. Татьяна узнала, что сейнер занимается ловом рыбы кошельковым неводом.
— Как в кино…
— Да уж, кино, — поворчал Володя. — Хотя… Хорошая работа, мужская.