— А шут его знает… — Гена запустил пальцы в бороду, слегка покачался на стуле. — Что предмет магический, очевидно. Поля на него наложены сильные, тут целая радуга переплелась. А вот смысл сей магии мне лично неясен. Эксперимент ведь тут невозможен. Да, некую связь между полями кольца и аурой Хайяара я чувствую. Но это может быть все, что угодно. Вплоть до того, что через кольцо он может наблюдать за нами. То есть, конечно, уже не может, я принял меры, но попади оно к кому другому… В общем, господа, самое время консультироваться с единянами. Я, правда, не представляю, как они через астрал могут кольцо проверить, но мало ли… Во всяком случае, в курс их ввести надо. Кстати, и насчет Лешки тоже пускай учтут… Пускай воюют где-нибудь в другом месте.
— А они нас Лешкой шантажировать не станут? — прищурился Семецкий. — Ведь оно им выгодно, если от высоких материй отвлечься. Допустим, они Лешку того… извини, Витя, я же только так, абстрактно рассматриваю… ну, вы все поняли. Что тогда? Взбешенные мы ломаем кольцо, Хайяар дохнет, эвакуация Тхарана срывается, единяне магов мочат, с силами бесовскими покончено и массовое ура. Логично?
— Юра, это наша логика. То есть, извини, логика циничного чекиста, — голос Геннадия Александровича был мягок, словно прикосновение кошачьей лапки. Или, учитывая габариты, львиной. — Пойми, они рассуждают иначе. Там не двадцатый век, там минус двадцатый… Совсем иная психология, иная система ценностей. Они же глубоко верующие люди, для них грех страшнее пыток и казней.
— Про инквизицию напомнить? — рассмеялся Семецкий. — А про крестовые походы, а про «священный джихад»?
— Слушай, ну кончай фигню нести, — похоже, Гениному добродушию наступил конец. — Если у них это все и будет, то еще очень нескоро. Я с ними общаюсь, и я их вижу. Я считаю, им можно доверять. До твоего цинизма, Юра, им еще карабкаться не одну тысячу лет…
— Ну-ну, — хмыкнул Вязник. — Гена, а они ведь, похоже, тебя самого обратили.
— Куда меня обращать, я и так православный, — невесело засмеялся Гена. — Плохой, конечно, православный, но вот крещенный же.
— Ну-ну, — повторил генерал. — Тебе объяснить, куда тебя с твоими… гм… способностями попы определят, ежели, конечно, рискнешь покаяться?
Гена помрачнел. Нет, зря это Паша начал, отрешенно подумал Петрушко. Вспомнился горький Генин рассказ о давней попытке исповедаться.
— Пойми, Гена, я не проповедую тебе атеизм, — уже мягче добавил генерал, — но розовые очки-то все же сними. Люди всегда и везде люди. И цинизм, коварство, подлость жили всегда. И в хижинах, и в дворцах. Эти твои единяне не исключение. У них тоже есть руководство, там наверняка умные люди, дальновидные, трезвые. На Бога своего, может, и надеются, но уж точно сами не плошают. Ты погляди — северного императора приручили, армию контролируют, вассальные племена держат… во всяком случае, тут их слова сходятся с рассказами Хайяара. Для этого нужен мощный государственный ум. Ну сам представь, сколько нужно пролить крови, скольких подсидеть, скольких запугать, сколько кому проплатить, чтобы из нищей гонимой секты вырасти до такой мощи. Да для них жизнь какого-то чужого мальчишки и гроша ломанного не стоит… или что там у них, огримы? А богословское объяснение найдут, и на какой-нибудь промысел сошлются, и о душе помолятся, и в святцы вставят. Будь реалистом, Гена. Я не говорю, что они все такие. Может, только один процент. Так ведь именно этот процент и будет решать.
— Павел Александрович, — помолчав, ответил Гена, — это все, конечно, очень умно, очень убедительно… Но почему-то я вам не верю, а вот им — верю. Тем, с кем общаюсь по астралу. А это, между прочим, руководство ихнее. Вестник Алам, между прочим, сам на связь выходит. Вы вообще представляете, что такое астральный контакт? Передаются же не только слова, передаются и эмоции. По астралу нельзя солгать…
— Что мы знаем про астрал… — вздохнул Вязник. — Тебе кажется, что с тобою искренни. Возможно, это твое ощущение — тоже результат магического воздействия. Я не утверждаю, что это так. Просто ни в чем нельзя быть уверенным на все сто. Доверяй, но проверяй, как говорил старик Рейган.
— Что ж, проверяйте, — согласился Гена. — А я буду доверять. Разделение переменных называется. Короче, сейчас мы с Витей пойдем в лабораторию, попробуем связаться с Олларом. Всяко лучше, чем терять здесь время в теологических диспутах.
— Ступайте, — махнул на него выпитой чашкой Вязник. — Общайтесь, консультируйтесь, потом доложитесь, я у себя буду. Все, ребята, совещанию конец.
Уже в дверях Петрушко заметил, что сгорбившийся за столом генерал щелкнул зажигалкой, выпустил колечко дыма. Надо же! Пять лет ведь держался мужик, не курил… Понятное дело, не такой уж он железный дровосек, как пытается выглядеть.
— Ну, вроде бы все готово. Начинаем?
Виктор Михайлович окинул взглядом комнату. Как обычно, здесь была полутьма. И сейчас для этого даже не пришлось задергивать шторы — мрачные облака за окном пропускали слишком мало света. В центре, на огромном круглом столе (сгодился бы и королю Артуру с его рыцарями) разгорались витые, изгибающиеся спиралью свечи, расставленные так, чтобы обозначать вершины правильного семиугольника. А между свечами стояла все та же заслуженная серебряная миска. Прабабушкино наследство. В миске до краев плескалась только что налитая из крана вода.
Гена сидел в кожаном кресле, глаза его были закрыты, а пальцы сжаты. Он уже начинал сеанс. Может быть, и безуспешный. В астрале тоже бывает плохая погода, когда связь каждые пять минут норовит оборваться, и ничего тут не поделать.
— Начинай, Геннадий!
Петрушко, устроившись на табуреточке напротив, следил, как Гена медленно встает с кресла, обходит вокруг стола, шепча бессмысленный набор звуков. Несмотря на закрытые по-прежнему глаза, он ни разу не споткнулся. Водил руками над миской и коротко дышал — словно только что сдал километр на время.
— Кажется, получается… — шепнула сзади Генина ассистентка Лариса. Не первой уже молодости, располневшая и близорукая, она восторженно относилась к Гениному дару, да и к самому Гене. Настолько восторженно, что бросила заведовать кафедрой невропатологии во втором медицинском и, невзирая на свою докторскую степень, пошла в УКОС на полную лаборантскую ставку — аж на целых две тысячи рублей. Впрочем, в мединституте она получала немногим больше.
Петрушко и сам видел, что получается. Поверхность воды подернулась мелкой рябью, потом вдруг разом загустела, точно ее заморозили. И вскоре в серой пустоте начали проступать неясные пока еще фигуры. Сперва просто тени — черное на сером, они дергались, плясали, как в разлаженном телевизоре, а спустя минуту вдруг слиплись, разбежались — и на экране (называть это миской было уже глупо) появилась бородатая физиономия. Знакомая физиономия, с ней не раз уже беседовали.
Взяв миску, Гена повернул ее вертикально. Вода и не думала выливаться. Тогда он просто прилепил ее к стене, шепнул какое-то слово — и миска осталась висеть посреди обоев, намертво прилипла. Теперь она практически ничем не отличалась от телеэкрана. Бородатый коротко кивнул — точно догадался, что его видят. — Мир вам, друзья! — густым и слегка надтреснутым голосом сообщил Гена и тут же ответил своим привычным тенорком: