Что-то изменилось в нём самом. Жаркое облако обожгло щёки, сдавило грудь. И растаял в этом облаке страх, переплавляясь в гнев – багрово светящийся, как только что выкованный клинок. Да это и был клинок – длинный, прямой, расширяющийся к острию.

– Исчезни! – прошептал он одними губами и поднял меч. Не руками – правая по-прежнему сжимала бесполезный топор, левую свело судорогой. Просто оружие, послушное его воле, сам собой поплыло вперёд.

До твари, казалось, было не больше метра – но почему-то это расстояние растянулось бесконечной рулеткой, и медленно плыл в сером тумане клинок, целя остриём между глаз чудовища – здесь, в этой изнанке жизни, тоже серых.

– Пресвятая Богородица, спаси нас! – только и нашёлся что сказать Дмитрий, и тут же замедленное время рванулось, набирая потерянную скорость. Меч плавно вонзился в морду зверя, вошёл по самую рукоять.

Под ногами дрогнуло, желудок скрутило тошнотой – и Дмитрий понял, что падает. То ли вниз, то ли вверх – все направления перепутались.

Сперва он почувствовал запахи. Прелой листвы, сырости, грибов. Потом вернулись звуки – верещали в кустах птицы, скрипели под ветром кроны деревьев, трещали где-то вдали сучки. Бежит кто-то?

Он приподнялся на локте, открыл глаза.

Не было уже никакой серости, вокруг висела обычная сентябрьская ночь. И луна по-прежнему торчала на прежнем месте, хмурила недовольную рожицу. Видимо, всё ей надоело.

Топор обнаружился в мокрой от росы траве. А вот чудовища больше не было. Совсем – яко дым да исчезло.

Или не совсем? Дмитрий поднялся на ноги, огляделся. В ушах всё ещё звенело, перед глазами плавали прозрачные пузырьки – но он уже мог двигаться.

Хвойная подстилка, где совсем недавно стояла тварь, была примята. И более того – отпечатались на ней следы. Невозможные, безумные.

Так что же – не сон, не бред? Дмитрий подобрал топор, прислушался. Какие-то звуки всё же доносились – издали, на пределе слышимости. Но уж рубить так рубить…

Он поискал глазами тропинку – да, кажется, направление верное. И медленно, то и дело оглядываясь, двинулся вперёд.

Не так уж долго пришлось идти. Сперва послышались голоса, потом потянуло дымком и мелькнуло за деревьями рыжее пламя.

Дмитрий вышел на поляну. Палатка, сложенные прямым углом брёвна, расстеленный на земле полиэтилен – а на нём закуски, недопитая бутылка водки «Флагман» и рядом несколько пустых, из-под пива.

Ну и люди ещё. Двое мужиков, на вид изрядно за сорок, и здоровенный, коротко стриженый парень призывного возраста. Почему-то завёрнутый в одеяло. А лицо его… Лицо прямо-таки излучало горе. Ни с чем не сравнимое, беспредельное. То ли девушку у него отбили, то ли мужское достоинство.

– Доброй ночи! – сухо произнёс один из старших, подкинув веток в костёр. – Проблемы какие?

– Да нет, – замялся Дмитрий. Ему казалось, будто из страшной сказки он угодил в пошлый анекдот. – Просто у нас тут недалеко дети спят, школьников в поход вывели, так что просьба не шуметь. Договорились?

– Об чём базар? – кивнул второй дядька. – Всё будет цивилизованно. Чики-поки.

– Ну и славно! Спокойной ночи! – Дмитрий повернулся, высматривая тропинку. Луна исправно светила, точно чувствовала некую вину, и потому старалась улучшить о себе мнение.

И уже отойдя на десяток шагов, он обернулся. Стриженый парень смотрел ему вслед. Пристально, не мигая… без всякого выражения.

Обратный путь оказался неожиданно коротким. Видимо, страх удваивает расстояния. Теперь, когда всё кончилось, и тропинка была прямой, и ветки не лезли в глаза, и нужные повороты он нашёл без проблем. Вот и опушка. Что же сейчас творится в лагере! Он заранее поёжился. И что ему сказать? Правду? Этак ведь и психом сочтут.

Но говорить ничего не пришлось. Тёмные силуэты палаток хранили спокойствие, угли костра совсем уже догорели, и никто не метался, не причитал, не вызванивал по мобильнику службу спасения.

Неужели Максим, поганец, так никому ничего и не сказал?

– Дмитрий Александрович, вы как, в порядке? – послышалось справа.

Максим сидел на бревне, с головой закутавшись в куртку.

– Я тебе что велел? – сухо поинтересовался Дмитрий. – Почему тревогу не поднял?

– А смысл? – откликнулся Максим. – Всё равно без толку, если б этот зверь сюда прибежал. Вы подумайте, сколько времени надо, чтобы всё рассказать, чтобы мне поверили, чтобы проснулись, оделись, ушли… в темноте, между прочим. Поэтому я и не пошёл никуда, а спрятался. И за вами смотрел. Ну, помочь, если что.

– Трухлявой палкой? – усмехнулся Дмитрий. – Ладно, и что же ты увидел?

Максим поёжился.

– Ну, вы стояли напротив этого… животного… Что-то говорили ему… Мне показалось, что вы ругались. Извините. А потом вы подошли к нему близко… и оно куда-то делось. Ну вот было – и не стало его, совсем. Не убежало, а просто… я даже не знаю, как сказать. Будто растаяло. А вы упали на землю, потом встали и куда-то пошли. Я подумал, что вам… ну это… в общем, нужно… Вы извините. Я за вами ходить уж не стал, решил здесь дождаться. Я не прав, да?

– Сложный вопрос… – Дмитрий взлохматил его и без того встрёпанные волосы. – Ладно, беги спать. И знаешь… наверное, лучше никому об этом не рассказывать. Будем считать, что нам обоим приснилось.

Но сам он чем дальше, тем больше в этом сомневался.

4.

После тёщиных котлет неудержимо потянуло на диван. Скажем правду – объелся. Сил не хватило даже посуду помыть, хотя обычно этим в доме занимался он. Ничто так не способствует ясности мыслей, как полотенце, губка и средство «Фэйри».

Аня, как водится, поворчала о своей тяжкой доле, о конях, которых то и дело приходится останавливать на скаку, о горящих избах и офисах – но, конечно, смирилась. Наверное, ещё с субботнего вечера она что-то такое почувствовала. Дмитрий, разумеется, ни словом не обмолвился о ночных приключениях, напротив – изобразил бодрость и веселье. Может, слишком уж нарочито вышло.

Утром сходили на литургию, Сашку брать не стали – что-то чадо затемпературило. Пришлось вызванивать тёщу Тамару Михайловну. Добрейшая женщина заявилась в самую рань, с полными сумками. Вот уже восьмой год ей казалось, что дети недоедают. С недоеданием она боролась героически. Хуже всего приходилось Сашке. Пацану накрепко внушили, что у бабушки больное сердце и потому её никак нельзя огорчать. Добрый Сашка всё понимал и терпел даже манную кашу. За которую, впрочем, выторговал дополнительные конфеты.

На службе Дмитрий искренне пытался внимать песнопениям, но получалось плохо. Мысли разбегались в стороны, как напуганные тараканы. Вернее, в одну конкретную сторону – о ночном происшествии.

Что это всё-таки было? Сон? Такой яркий, детальный? Может, и сон. Наверное, завтра надо осторожненько порасспросить Максима. И если окажется, что не сон…