Похоже, в какой-то момент она все же заснула: утро наступило слишком быстро, так, что сознание не успело зафиксировать его приход. Стало шумно, люди заходили по бараку, захлопала дверь… Альбина протерла глаза и села. Похоже, в барак поселялась новая группа: пустовавшие в момент ее прихода койки занимали теперь одну за другой только что вошедшие люди. Отдельные лица показались девушке знакомыми. Присмотревшись, она убедилась, что так оно и есть.
— Вы из укрепления? Из мэрии? — схватила она за рукав ближайшую женщину.
— Да, — нехотя ответила та, чуть не падая на кровать.
— А как… — Альбина замолчала, вертя головой по сторонам.
Если Рудольф жив, она увидит его и так…
Дверь раскрылась, впуская в барак одну группу, затем другую… Альбина застыла на краю кровати, готовая в любой момент вскочить. «Не он… не он…» — повторяли ее губы. Когда знакомое лицо наконец появилось, казалось, какая-то пружина бросила девушку вперед.
— Ты… — прижалась она к груди Рудольфа, окончательно забыв прежнюю робость перед его излишне строгими моральными принципами. Тонкие пальчики скользнули по его плечам, желая на ощупь удостовериться, что это не мираж. — Милый… Я так волновалась, я так ждала!
— Ала… — Рудольф притянул ее к себе и с удивлением отметил, что глаза начало щипать. Обожженные веки оказались очень чувствительными к соленой жидкости. — Ну все… теперь все позади. Все…
— Руди… — Она хотела тут же рассказать о странном уходе Тихого, о тревоге, ни на секунду ее не отпускавшей, но не успела. В дверях появились двое военных («Боже… — ахнула про себя Альбина. — Те самые!»), и один из них выкрикнул фамилию Рудольфа. — Нет!
Неожиданный крик девушки заставил Рудольфа отшатнуться, а Альбина уже поворачивалась лицом к военным, пытаясь загородить его своим телом.
— Ала, что случилось? — Он замолчал, глядя на приближающихся людей в форме.
— Нет! — Она сжала кулаки и шагнула вперед, дрожа от смеси стыда, гнева и страха. — Я вам…
— В чем дело? — Нехорошее предчувствие шевельнулось у Рудольфа в душе. — Что все это значит?
— Девушка, успокойтесь! — прикрикнул на трясущуюся Альбину один из военных. — С вами просто хотят побеседовать. Ведь это в вашем укреплении проводились, так сказать, некоторые медицинские исследования?
— Да, а…
— Человек, передавший нам материал, говорил о работе врача-одиночки. Именно это мы и хотели уточнить, — холодно пояснил военный. Наброшенный на его плечи белый халат скрывал знаки различия.
— Ну как же… — Рудольф попытался улыбнуться в ответ, но не сумел. — То есть… Врач действительно был только один, но вот…
Он осекся и замолчал. Уже готовая сорваться с языка фраза «Вот перед вами один из соучастников успеха» так и осталась непроизнесенной — какое-то шестое чувство подсказало ему, что испуг Алы не случаен и лучше не впутывать ее в это дело.
— Продолжайте, — небрежно кивнул военный.
— Я что хотел сказать… — Рудольф не привык испытывать растерянность и чувствовал от этого сильный дискомфорт. — Да… я сам свидетель, что лечение было успешным. Мальчик был болен, но затем очнулся. И тот человек, который… Простите, я забыл его фамилию… Он тоже может это подтвердить, что, вероятно, и сделал.
К их разговору начали прислушиваться. Десятки пар любопытных глаз уставились на них, требуя объяснения разыгравшейся только что сцене.
— Вот и хорошо, — прервал Рудольфа военный. — Вы запишете свои показания, и…
— Нет! — со слезами на глазах снова закричала Альбина. — Руди, не ходи с ними! Не ходи!
— Послушайте, девушка, — раздраженно одернул ее военный, — вы замолчите наконец? Вам не кажется, что вы лезете не в свои дела?
— Нет! — Альбина с отчаянием тряхнула головой. — Тогда забирайте и меня. Руди, им это не нужно, понимаешь?!
— Что «это», малышка? — Рудольф слегка отстранил девушку.
Лицо Альбины исказилось. Ей многое хотелось сказать, но она была слишком напугана, чтобы что-либо объяснять. «Это» — лечение констрикторизма, их мечты и надежды, наивные попытки отстоять укрепление и многое другое, на объяснение чего понадобились бы часы, а то и вся жизнь. И ноги Альбины, как тогда, на крыше, стали тяжелыми, словно каменные, руки опустились, а лучистые глаза наполнились покорной тоской: делайте со мной, что хотите, я проиграла.
— Малышка, что ты…
— Идем, — нетерпеливо сказал военный, и Рудольф отправился за ними, пряча взгляд от потрясенной и потерявшей надежду девушки.
Сердце билось четко, как часы. Медленно… Медленнее, чем он ожидал… Совсем мед-лен-но…
…Как в тот момент, когда констрикторы ломали двери в кабинет.
Стук. Шаг. Удар сердца… Хлоп — дверь… А лязг? Что же это так знакомо, металлически лязгнуло сзади? Оружие?
Лезут в глаза ледяные блики, катится с гор лавина… И что-то белое возникает перед глазами. Листок бумаги?
— К сожалению, вы являетесь носителем вируса… — глухо, сквозь снежную толщу звучат слова.
— Вы направляете меня в больницу? — Рудольф слышал свой голос со стороны и с трудом узнавал его, словно тот звучал с магнитофонной ленты — искаженный, непривычный…
— По приказу в связи с чрезвычайным эпидемиологическим положением…
— Нет! — закричала Альбина на весь барак, и ноги ее подкосились…
— О чем вы? Ведь есть методика лечения… — шепчут испуганно губы, а Рудольф все еще смотрит на жалкого, изменившегося себя со стороны, а лавина катится, катится…
— К сожалению, методика ничем не подтверждена и нуждается в длительной дополнительной проверке. У нас нет такого времени…
Альбина сжала губы, и рот ее начал наполнятся чем-то соленым. Видение не покидало ее… Да это и не было простым видением: она не сомневалась, что и в самом деле смотрит сейчас на мир глазами погибшего человека и видит, как на него направляется автомат, как…
— Нет!!! — заглушая треск выстрелов, отчаянно завопила она… и оказалась в бараке, на полу.
— Девушка, вам помочь?
— Припадочная наверное…
— Давайте руку…
— Нет… нет… — уже чуть слышно пролепетала она, кусая губы.
Все было кончено. Жить не хотелось.
Когда все те же военные появились снова, она уже знала — пришли за ней. И встала, не дожидаясь приглашения. В полном молчании перед нею распахнулась дверь, проплыл унылый однообразный коридор, пропускник… «Странно, — равнодушно и опустошенно думала она, глядя по сторонам, — его не уводили так далеко…»
Последняя дверь убралась с дороги, бросая ей в лицо волну неожиданно свежего воздуха.
За дверью был день — сероватый, в меру пасмурный, с пятнистым от облаков всех оттенков небом. Мелкая утоптанная трава вокруг скучных строений выглядела темной и неживой.