Она выпустила из ноздрей дым и почувствовала, что сигарета скоро обожжет ей пальцы.
— А это? — спросила Лидия дрогнувшим голосом и показала пальцем, отставленным от остальных, будто ствол револьвера, на большого питона, навеки застывшего перед клеткой с парой каких-то экзотических птиц.
— Ах, это! — радостно воскликнул таксидермист и захохотал. — Я называл его… впрочем, это неинтересно. Он все время охотился за бедными глупенькими птичками… Теперь он больше не охотится…
— Но и птички больше не поют. — Лидия выдавила из себя весь сарказм, на который еще были способны ее затуманенные мозги.
— Потрясающе! — Таксидермист смотрел на нее так жадно, что ей стало не по себе. — А вы, оказывается, остроумны, моя дорогая! Это большая редкость… в вашем положении.
Лидия не заметила, когда он перешел на «вы». Вдруг он показался ей гораздо более старым, чем можно было предположить, глядя на его лицо и тело. Лидия чувствовала себя так, словно разговаривала со смертельно опасным стариком-маразматиком, нацепившим на себя маску вечной молодости.
Ее начинало тошнить от спертого воздуха полутемных комнат и затхлого запаха чучел. Кроме того, ее пугал весь этот огромный дом, набитый пыльными мертвецами, единственным живым обитателем которого был красивый человек с вкрадчивыми манерами и странной профессией. Но и его красота уже внушала отвращение.
* * *
У Лидии больше не было сил сдерживаться.
— Где туалет? — спросила она отрывисто, борясь с тошнотой.
Таксидермист понимающе подмигнул и дал знак следовать за собой.
…Ей казалось, что они целую вечность шли по темному извилистому коридору. «Лишь бы не испортить ковры этому придурку… — думала она все время. — Хотя почему бы нет? Еще немного — и я с собой не справлюсь… Черт меня возьми, что же все-таки я пью?!»
Обойдя половину земного шара, она очутилась перед вожделенной дверью. Ей было так плохо, что все остальное казалось совершенно неважным.
Вспыхнул яркий свет. Вокруг был холодный гладкий кафель и твердые острые углы, на которые было бы страшновато падать.
Лидия склонилась над ослепительной белой раковиной, и ее наконец-то вырвало. Медленно, с громадным облегчением, она подняла голову и громко застонала сквозь сцепленные зубы.
В зеркале отражалось стоящее в нише возле ванны чучело огромной гориллы. На морщинистом лице обезьяны застыла глумливая и одновременно угрожающая гримаса.
Лидию передернуло от неприятного запаха, коснувшегося ее ноздрей. Белая комната закружилась перед глазами, превращаясь в снежную пелену, за которой не было ничего, кроме мертвой пустоты…
«Кажется, с меня хватит», — промелькнуло в ее голове, и Лидия погрузилась в темное облако беспамятства.
* * *
И вот теперь он гладил чучело своей любимой кошки, а Лидия оцепенело смотрела на него, не испытывая ничего, кроме страха, и ощущая лишь горьковатый привкус желчи во рту. Она вспомнила, что не видела даже своего отражения в зеркале ванной комнаты. Если она выглядит хотя бы наполовину так же дерьмово, как чувствует себя… Лидия попыталась на ощупь установить, что представляет собой ее прическа. Свою сумочку она даже не пробовала искать…
— Вы мне очень нравитесь, дорогая, — заявил вдруг таксидермист. — Временами вы просто неотразимы!.. В знак моего особого расположения я покажу вам кое-что интересное. Прошу в спальню.
«Ага, ну конечно, как я могла забыть!» — подумала она и даже испытала нечто вроде облегчения. По крайней мере, этот номер программы был ей хорошо известен. Ситуация показалась ей предсказуемой и почти банальной.
Лидия с трудом поднялась и послушно направилась в спальню.
Проходя через одну из комнат, она увидела коллекцию холодного оружия, но ощущала такую слабость во всем теле, что не подняла бы сейчас и рюмки. Таксидермист постоянно находился рядом, поддерживая ее за локоть.
В полутемной спальне, кроме большой низкой кровати, Лидии бросились в глаза чучела двух голубых ангорских кошечек и кролика с длинной волнистой шерстью.
— Любимые твари моей жены, — равнодушно объяснил таксидермист и включил верхний свет. — А вот и она сама, моя красавица, моя девочка, мой последний шедевр! — Его голос потеплел, в нем прозвучала неподдельная нежность.
Смысл этих слов еще не дошел до сознания Лидии, когда она заметила в углу спальни неподвижную женскую фигуру в лиловом полупрозрачном одеянии.
— Вы первая, кто видит это, кроме меня, — с благоговением произнес таксидермист и посмотрел на Лидию так, словно позволил ей приобщиться к великому таинству.
— О господи, нет! — прошептала она, когда до нее дошло наконец, что это вовсе не патологическая шутка.
Лидия долго с ужасом смотрела на таксидермиста, не в силах оторвать взгляд от его лица, озаренного внутренним светом. Потом, вздрагивая от омерзения, медленно повернула голову в сторону чучела его жены.
Наверное, та действительно была при жизни красивой женщиной. Длинные светлые волосы и сейчас выглядели вполне естественно, но глаза оказались тусклыми и безжизненными. Потом Лидия поняла, что это всего лишь стекла.
Таксидермист подошел к чучелу и медленно раздел его, пока их взглядам не предстала ничем не прикрытая нагота. После этого он стал жадно гладить неподвижное тело, по-видимому, возбуждаясь.
Зрелище было настолько отвратительным, что у Лидии потемнело в глазах и закружилась голова. Чтобы не упасть, она медленно опустилась на кровать. Сквозь незримую ватную стену до нее доносились голос таксидермиста и далекая музыка из гостиной.
Ей было противно, но она не нашла в себе сил сопротивляться, когда он начал раздевать ее под звуки струнного квартета и овладел ею тут же, перед чучелом своей жены, навсегда оставшейся привлекательной и молодой…
Потом они опять пили что-то сладкое, вызывавшее приятную истому. Теперь Лидия делала это, чтобы забыться…
И она действительно забылась. Последнее, что она видела, было уже за гранью, разделяющей реальность и кошмар: серые стеклянные глаза жены таксидермиста, смотревшие на нее с испугом и бесконечным сожалением.
* * *
Она очнулась и обнаружила перед собой незапятнанную стерильную белизну. Когда ее зрение сфокусировалось, она поняла, что видит потолок. Лидия попыталась встать, но ей не удалось сделать это. Ее руки и ноги были крепко привязаны к чему-то, очень напоминающему хирургический стол. Этот стол был холодным и твердым. Пластик и нержавеющая сталь… Вдобавок кожаный ремень перехватывал ее шею и почти не давал возможности поднять голову.
Однако ей этого уже и не хотелось. Ужас парализовал ее. Крик захлебнулся в горле, так и не родившись. Лидия поняла, что здесь ее никто не услышит.
Зато она вновь слышала музыку, звучавшую издалека, — ту самую, которая сопровождала ее весь вечер. Лидия вспомнила наконец, откуда ей знакома эта музыка. Она много раз слышала ее в детстве в доме своего отца. Квартет назывался «Смерть и Девушка»…