— Мы не можем стоять под линией, — шепотом сказал мэр. — Понимаете?
— Куда вы меня везете?
— Да ладно, никуда… Просто надо свернуть… к лесу. Не под линией, понимаете?
Одолев слепой страх, Нина вернулась в машину. Минут через пятнадцать машина остановилась на пригорке под столбами — пустыми, без проводов. Только несколько опор осталось от старой линии. Керамические изоляторы белели, как молчаливые птицы на перекладинах.
— Слушайте, — шепотом сказал мэр, — не перебивайте. Утром, в четыре ноль-ноль, запланировано отключение главной подстанции. Весь город полностью останется без света. Мне очень много сил стоило… добиться, пробить, договориться… Убытки… Мы протолкнули операцию как «профилактические работы», но в это время, с четырех до половины пятого… его не будет. Я не знаю, получится ли у нас до конца его уничтожить, но… вы сможете уйти.
Нина молчала.
— Есть же какие-то ограничители, — нервно продолжал мэр, — границы… рамки для него… Есть же какой-то способ его остановить…
— Кто он?
— Да никто! — Мэра трясло. — Как вы себе представляете? Кто это может быть?! Уже согласие в городе наметилось, гады, мол, получают по заслугам, когда оплачивают счета… пусть так и будет… Электрик для них — все равно как местный бог, региональный такой, справедливый… по их представлениям…
— Кто?!
— Электрик, вы такого слова не слышали у нас? Батюшка жаловался — чуть не заставляют его признать Диму святым…
— Диму?
Нина вспомнила развалины сгоревшей церкви у дороги. И рассказ девушки-администраторши о прежнем директоре фабрики.
— Это… старый священник? Он же был отец Филипп? Или…
— Это мой сын! — отрывисто сказал мэр. — Автокатастрофа, полгода в коме, все ждали чуда, хотя уже ясно было, что… А тут авария на подстанции. И город без света, весь…
Он замолчал. Все тот же сырой ветер трепал ветки уставших за лето деревьев.
— Аварийно отключилась больница, — шепотом сказал мэр, — и пока переходили на резервный генератор — он умер… А потом я стал получать сообщения… — Мэр содрогнулся. — А потом стали приходить счета…
— И вам? — быстро спросила Нина.
— Нина Вадимовна, — глухо сказал мэр. — Дима был умственно отсталым. Его любимого человека — его воспитательницу и нянечку — звали, как и вас, Нина Вадимовна. Это была очень хорошая, добрая женщина… При ней и Дима был добрым… Он привязался к вам просто потому, что вы напомнили ему ту женщину. Других объяснений у меня нет.
— Что же мне делать?
— Уезжать! Вы с ним не справитесь. Он волнуется, когда вы рядом. Скоро мне нечем будет оплачивать его счета… Для меня одна надежда: отключение подстанции. Ему нечем будет питаться. Он перестанет. Закончится.
— Умрет?
— Как может умереть… неживое?
— Погодите, — сказала Нина. — Вы обращались… к ученым? К экстрасенсам, ну, я не знаю… В желтую прессу?
— В желтую прессу… — Мэр криво улыбнулся. — Ну разве что… Знаете, сколько такого публикуют по стране? Про русалок, инопланетян, про полтергейст? Каждый день в газетах, а в Интернете — вообще валом… Вот у нас один захотел прославиться, написал в своем блоге вроде как хронику… Потом продал компьютер, чтобы оплатить счет. Хорошо, что дом не продал.
Нина помолчала. Она понимала, что сказано все и даже больше, и все-таки не удержалась:
— А что стало с той женщиной? С Ниной Вадимовной? Вы так говорите, будто…
— Она была за рулем машины, когда они разбились. — Мэр скрипнул зубами. — Запомните: с четырех до половины пятого. Света в городе не будет вообще. Бегите. Не включайте телефон. Не стойте под высоковольтной трассой. Не прикасайтесь к розеткам. Бегите — и не оглядывайтесь.
* * *
О том, чтобы спать, не было и речи. Заново отключив свет в квартире, Нина сидела у окна, глядя на освещенные окна вверх и вниз по улице.
У входа в особняк стояла машина, из окна растекался шансон, иногда перешибаемый рекламой.
Нина массировала ноющие виски, пила давно остывший чай и думала об Электрике.
Он грамотно пишет сообщения, вот в чем проблема. Иногда пренебрегает знаками препинания, но не потому, что не умеет их расставлять. Телеграфный стиль бывает выразительнее эпистолярного, безупречного с точки зрения пунктуации. Как-то не вяжутся его письма с рассказом несчастного мэра.
Умственно отсталый мальчик, импульсивный, капризный? Или все-таки бывший директор фабрики? Или отец Филипп? Затея со счетами — в духе непримиримого священника, не стеснявшегося в постный день плюнуть на прилавок с мясом… Да, Лена была хамовата и несдержанна, но на электрический стул за такое не сажают!
Нет, я не включу телефон.
А если я уеду из Загоровска, мне все еще будут приходить его сообщения? Или Электрик заключен в рамки города, вернее, в рамки городской энергетической сети?
Почему он до сих пор не растекся по всему миру? По каким законам живет это существо, если это существо, конечно, а не явление?
Может быть, в магистральной сети для него слишком высокое напряжение? Он не может пойти от подстанции верх, как рыба не может перепрыгнуть плотину ГЭС? Поэтому он существует только в Загоровске, только в местной сети, и, возможно, предпочитает определенное напряжение, частоту, силу тока…
Нина вздохнула. Школьная физика была давно, очень давно. Рассказать бы специалисту, поделиться гипотезами.
Нет, я не включу…
«Ты этого достойна». Разве это ответ мальчика, которому она напомнила любимую воспитательницу? «Ты этого достойна». Почему? Где тот момент, тот поворотный пункт, после которого Электрик обратил на нее особое внимание?
Шоколад на гостиничной стойке? Деньги поверх грибов-лисичек одноногого старика? Что? И с какой стати Электрик должен ценить ее за добрые, конечно, но такие мелкие и необременительные, в общем, поступки?
Ей всегда хотелось, чтобы кто-то ценил ее просто так. Не за лицо и одежду, не за ум и стиль, и уж конечно — не за подачки. Ей хотелось, чтобы в роду у нее нашлись королевы, чтобы на бронзовой монете был высечен ее профиль, чтобы на стальном щите красовалось ее имя; боже мой, детский сад. «Ты этого достойна». Не то откровение, не то рекламный слоган.
Она взяла в руки трубку. Посмотрела на кварцевые часы на стене: половина первого ночи.
Утонула кнопка. Засветился экран телефона. Тишина…
«Ты здесь?»
«Здесь», — пришел моментальный ответ.
«Чем я отличаюсь от других?»
«Ты знаешь».
«Нет».
«Нина. Тебе цены нет».
«Ты не Дима». — Она зубами отодрала присохшую кожицу с верхней губы.