У Пауля вспотели ладони. Он знал только одного человека, внешность которого соответствовала этому описанию. Внезапно он кое о чем вспомнил, и руки его, будто по собственной воле, проверили карманы кожаной куртки. Да, все на месте, в левом потайном кармане. Он совсем забыл о ней и все время носил ее с собой.

Теперь он положил фотографию, которую молодая женщина-фотограф сделала в ресторане отеля «Колумб», на стол и разгладил ее, насколько ему это удалось.

– Мужчина за моей спиной и есть тот, кто говорил с сестрой Марией?

Аббатисе хватило одного короткого взгляда.

– Да, это он.

– Отец Финчер? – Клаудия вопросительно посмотрела на Пауля. – Что ему здесь понадобилось? Да еще ночью, когда был убит Сорелли?

– Я не знаю, – ошеломленно ответил Пауль. – Он ничего не рассказывал мне об этом визите.

Но почему? Пауль стал лихорадочно обдумывать ситуацию. Возможно, поездка Финчера к сестрам чистоты никак не связана с убийствами Сорелли и Анфузо. Это объяснило бы, почему Финчер ничего не сказал ему, но Пауль не верил в это.

В тот день, похоже, все неожиданно оказалось под сомнением: сначала личность Пауля, а вот теперь – лояльность Финчера по отношению к Обществу Иисуса. Или Финчер действительно приехал сюда по поручению генерала? Но тогда Паулю придется спросить себя, какую игру ведет с ним его собственный орден.

Клаудия снова обратилась к аббатисе.

– Что вы можете рассказать нам о сестре Марии?

– Не многое. Мы здесь не задаем вопросов. Каждая женщина, которая хочет присоединиться к нам и следует нашим правилам, желанна для нас. Общество святой Клары – убежище для всех, кто решил отгородиться от материального мира. Мы начинаем тут новую жизнь, которая посвящена только Богу, и не говорим о том, что было раньше. Сестра Мария прибыла к нам примерно тридцать пять лет назад, тогда я сама была еще послушницей. И я с большим трудом вспоминаю иезуитов, которые привезли ее.

– Иезуитов? – перебил ее Пауль. – А вы знаете, кто это был?

– Нет.

– Есть ли записи об этом?

– Мы не ведем таких записей.

– А сестра Мария совсем ничего не рассказывала?

– Первые двадцать – двадцать пять лет нет. Но когда она постарела и заболела, ее душевное здоровье тоже ухудшилось. Теперь она иногда говорит о своей семье, которая приедет, чтобы забрать ее домой.

– Какой семье? – спросил Пауль.

– Она говорит о своем муже и сыне, но я не уверена, что она не бредит.

Пауль подумал о своем сне, и его охватило сильное возбуждение.

– Матушка Бенедетта, не могли бы вы отвести нас к сестре Марии?

52
В монастыре Санта-Клара

– Я не знаю, сможет ли сестра Мария помочь вам или вообще что-нибудь сказать, – объяснила аббатиса, когда они стояли перед кельей Марии. – Господь наш в великой милости своей скоро призовет ее к себе. За последние дни ее состояние значительно ухудшилось. Я не думаю, что она переживет завтрашнее утро.

– Что с ней? – спросил Пауль.

– Рак съедает ее изнутри. Иногда мне кажется, что на самом деле ее мучит большая печаль.

Клаудия, не понимая, наморщила лоб.

– Если она так тяжело больна, почему тогда лежит здесь, а не в больнице?

– Таковы наши правила: мы вверяем свою судьбу Богу, а не врачам. Мы не глотаем пилюли, а молимся всемогущему Создателю, который дает нам то, что мы заслуживаем, а затем, когда приходит пора, освобождает нас от боли.

Пауль заметил возмущение, появившееся на лице Клаудии. В этот момент она, пожалуй, уверилась в правоте своего предубеждения против христианской веры, поскольку видела только внешнюю жестокость, а не большую жертву, которую сестры чистоты приносили по собственному желанию. Но сегодня был неподходящий день для того, чтобы разъяснять Клаудии, что не жестокая религия, а свободное решение побудило женщин в этом монастыре вести простую, созерцательную жизнь, не позволявшую им пользоваться техникой и достижениями современной медицины.

Аббатиса открыла дверь кельи, и они заглянули в очень маленькое помещение с узкой кроватью, старый железный каркас которой во многих местах проржавел. На стене висели распятие и выцветшее изображение Девы Марии. Через узкое окошко проникал рассеянный свет.

Под грубым шерстяным одеялом лежала изможденная седая старуха с искаженным от боли лицом и смотрела на них лихорадочным взглядом. Когда Пауль заметил ее, ему показалось, что сердце у него остановилось. Это, несомненно, была женщина из его сна. Он понял, что его неодолимо влечет к ней, и подошел к кровати.

Лицо! Оно было знакомо ему не только по снам. После короткого размышления он пришел к выводу: в медальоне, который Клаудия нашла на месте убийства Ренато Сорелли, помимо фотографии молодого Сорелли находилась и фотография какой-то молодой женщины. Эта женщина лежала сейчас перед ним.

Почему она ему снилась? И почему его так сильно тянуло к ней? В голове пронеслось воспоминание о том, что Альдо рассказал о его происхождении, и тут Пауль понял.

– Мама? – тихо спросил он, и голос его дрожал, как у маленького робкого ребенка.

Взгляд ее покрасневших глаз, запавших глубоко в глазницах, переместился на него; на ее лице отразилось сначала удивление, а затем – неудержимая радость.

– Я знала, – произнесла она хриплым старческим голосом. – Я знала, что однажды ты придешь, чтобы забрать меня.

Она хотела подняться, но оказалась слишком слабой и опустилась назад на единственную подушку. Ее правая рука потянулась к Паулю; тот взял женщину за руку и сжал ее. Напряженная кисть, казалось, состояла из одних костей и была легкой, как у ребенка. Пауль почувствовал, что последние остатки жизненных сил собирались покинуть это измученное тело. Он хотел задать этой женщине столько вопросов, но в этот момент они все показались ему не важными. Важным было лишь то, что он нашел свою мать. Пауль держал ее за руку и молча смотрел на нее. Оставался только один вопрос, который он все же должен был задать.

– Кто мой отец?

Старые потрескавшиеся губы из последних сил произнесли слово: «Рено».

– Рено? – тихо повторил Пауль.

Но она больше не могла ему ответить. Ее голова склонилась набок, и она умерла со счастливой улыбкой на губах. Ее пальцы разжались, и что-то выскользнуло из них и упало Паулю на ладонь. Это оказался маленький золотой медальон в форме сердца.

Пауль все еще держал руку матери, и слезы текли у него по щекам. Он не смог бы объяснить, почему именно он плакал. Оплакивал ли он женщину, оказавшуюся его матерью, которой он, однако, не знал? Или он оплакивал потерянную возможность познакомиться с ней и узнать от нее больше о том, в каких отношениях находились его настоящие родители? А может, он вспомнил о том, что был лишен детства в родительском доме? Наверное, его слезы были слезами скорби, но также и гнева оттого, что спустя несколько мгновений его снова лишили матери.