Тьма постепенно вторгалась в долину, и козодои следовали за нею. Не оставалось никаких сомнений: они спускались с холмов на своих бесшумных крыльях именно к тому дому, где сидел я. Я видел, как прилетел первый: темный комочек в лунном свете опустился на крышу дровяного сарая; буквально через несколько мгновений за ним последовала другая птица, потом еще одна, еще и еще. Вскоре я уже видел, как они садятся на землю между сараем и домом, и знал, что вся крыша самого дома уже занята ими. Они сидели даже на каждом столбике забора. Я насчитал больше сотни, потом сбился — я не успевал следить за их передвижениями, ибо некоторые, насколько я видел, беспокойно перелетали с места на место.
И ни на минуту их крики не умолкали. Раньше я считал крик козодоя милым ностальгическим звуком — но не теперь. Окружив дом, птицы производили невообразимо дьявольскую какофонию; хотя голос козодоя, слышимый издалека, кажется мягким и приятным, тот же голос, доносящийся прямо из-под окна, невероятно жёсток и шумен — это помесь вопля и рассерженного стрекота. Усиленные во множество раз, крики действительно могли свести с ума; они раздражали меня настолько, что через час такой музыки — повторявшей ночной концерт накануне — я решил прибегнуть к вате, заложенной в уши. Это принесло лишь частичное облегчение, однако при общем изнурении после предыдущей бессонной ночи мне как-то удалось уснуть. Последней мыслью моей перед тем, как сон меня одолел, было: я должен без задержек завершить здесь все свои дела, если не хочу окончательно рехнуться от беспрестанного птичьего пения, ибо козодои, по всей видимости, намерены слетаться сюда с холмов каждую ночь, пока не минует их сезон.
Проснулся я перед зарей; усыпляющее действие усталости закончилось, но козодои кричать не перестали. Я сел на кушетке, потом встал и выглянул в окно. Птицы по-прежнему сидели во дворе, хоть и несколько передвинулись прочь от дома: их уже было не так много. На востоке тлел слабый намек на зарю, и там же, заменяя собою закатившуюся луну, горели утренние планеты — Марс довольно высоко поднялся в восточные небеса, а Венера и Юпитер менее чем в пяти градусах над восточным горизонтом пылали своим божественным великолепием.
Я оделся, приготовил себе кое-какой завтрак и впервые решил взглянуть, что за книги собрал у себя в доме Абель. Я уже мимоходом заглядывал в раскрытую книгу на столе, но ничего в ней не понял, поскольку ее, очевидно, напечатали шрифтом, имитировавшим чей-то на редкость неразборчивый почерк. Более того, касалась она неких совершенно чуждых мне материй, которые представлялись самыми настоящими фантазиями чьего-то одурманенного наркотиками мозга. Остальные книги брата, как вскоре выяснилось, были сходного с ней содержания. Приветливо выделялась лишь подшивка «Альманаха старого фермера» [38] , но то было единственное знакомое мне издание. Хотя я отнюдь не был плохо начитан, признаюсь в ощущении полнейшей отчужденности перед библиотекой брата — если это чувство вообще можно как-то назвать.
И все же поверхностный осмотр шкафов снова заставил меня уважать Абеля, ибо его способности в том, что касалось языков, определенно превосходили мои, если он действительно мог прочесть все те тома, которые собрал. Книги были на нескольких языках, судя по их названиям, которые по большей части ничего для меня не значили. Я припомнил, что слышал кое-что о книге достопочтенного Уорда Филлипса «Чудеса магии на обетованной земле Новой Англии», но о таких трудах, как «Cultes des Ghoules» графа д’Эрлетта, «De Vermis Mysteriis» д-ра Людвига Принна, «Ars Magna et Ultima» Луллия [39] , «Пнакотикские рукописи», «Текст Р’льеха», «Unaussprechlichen Kulten» фон Юнца и многих других, им подобных, я не слыхал никогда. Мне, честно говоря, не пришло в голову, что в этих книгах может таиться ключ к исчезновению брата, пока я к концу того же дня не предпринял кое-каких попыток расспросить соседей в надежде добиться большего, нежели люди шерифа.
Сначала я отправился к Джайлзам, жившим среди холмов где-то в миле к югу от братнина дома. Приняли меня там ничуть не ободряюще. Эбби Джайлз, высокая сухопарая женщина, увидела меня из окна и отказалась выходить к дверям, качая головой. Пока я стоял во дворе, раздумывая, как убедить ее, что я не опасен, из хлева торопливо вышел ее муж. Ярость в его взгляде несколько сбила меня с толку.
— Чего тебе надо здесь, чужак? — спросил он.
Хоть он и назвал меня чужаком, я чувствовал, что он прекрасно знает, кто я такой. Я представился и объяснил, что пытаюсь узнать правду об исчезновении двоюродного брата. Не мог бы он мне рассказать что-нибудь об Абеле?
— Нечего рассказывать, — коротко ответил Джайлз. — Идите шерифа спрашивайте — я сказал ему все, что знал.
— Мне кажется, люди здесь знают больше, чем говорят, — твердо заявил я.
— Все может быть. Но они этого не говорят, и все тут.
Больше из Лема Джайлза я вытянуть ничего не смог. Я пошел к дому Кори, но там никого не было; поэтому я двинулся дальше по гребню холмов, уверенный, что тропа меня выведет к Хатчинсам. Так и получилось. Но не успел я достичь их дома, как меня увидели с небольшого поля на склоне: кто-то окликнул меня, и я оказался лицом к лицу с могучим мужчиной на полголовы меня выше, который свирепо осведомился, куда это я направляюсь.
— Я иду к Хатчинсам, — ответил я.
— Нечего там вам делать, — сказал он. — Нету их дома. Я на них работаю. Зовут Амос Уэйтли.
Но я уже разговаривал с Амосом Уэйтли: это ему принадлежал голос, который рано утром приказал мне «убираться отсюдова — и чем скорее, тем лучше». Несколько мгновений я молча рассматривал его.
— Я Дэн Хэрроп, — наконец сказал я. — Я приехал сюда разузнать, что случилось с моим двоюродным братом Абелем, — и я это разузнаю.
Я видел, что и он знает, кто я такой. Мужчина постоял немного в раздумье, затем спросил:
— А если узнаете — уедете?
— У меня нет никакого повода оставаться.
Казалось, он по-прежнему колеблется, словно не доверяет мне.
— А дом продадите? — продолжал он расспросы.
— К чему он мне?
— Тогда я вам скажу, — внезапно решившись, наконец заговорил он. — Вашего братца, как есть Абеля Хэрропа, забрали Они, те что Извне. Он Их звал, и Они пришли.
Уэйтли замолчал так же внезапно, как и заговорил, а его темные глаза испытующе глядели на меня.
— Вы не верите! — воскликнул он. — Да вы и знать не знаете!
— О чем?
— О Них, Извне. — Уэйтли вдруг забеспокоился. — Не надо было, значит, вам говорить. Вы не поймете, о чем я.