— Если это не Абель…
— А Сет — он говорит, пока стоял там и глядел на беднягу Берта, подходит Амос — Амос, который за десять лет и десяти слов Сету не сказал, — и только кинул один-единственный взгляд и вроде как себе под нос бормочет, Сет говорит, что-то вроде: «Этот чертов дурень сказал-таки слова!» — а Сет поворачивается к нему и говорит: «Что это ты такое говоришь, Амос?» — а тот смотрит на него и отвечает: «Нет, — говорит, — ничего хуже дурня, который не знает, с чем имеет дело!»
— Этот Амос Уэйтли всегда нехорошим был, миссис Уэйтли, истинная правда, и неважно вовсе, что вы родня, все едино.
— Да уж кому это и знать, как не мне, миссис Уилер.
В беседу вступили другие женщины. Каждая назвалась. Миссис Осборн сообщила, что Бакстеры, устав ждать и решив, что Берт передумал, поехали в Аркхем сами. Вернулись около половины двенадцатого. Хестер Хатчинс предсказывала, что это «только начало — так Амос сказал». Винни Хок в истерике плакала и кричала, что решила забрать детей, племянницу и племянника и бежать в Бостон, пока этот дьявол «не уберется куда-нибудь в другое место». И лишь когда Хестер Хатчинс стала возбужденно рассказывать остальным, как вот только-только вернулся Джесс Трамбулл и сообщил, что из тела Берта Джайлза, а также из коров высосали всю кровь, я повесил трубку. Передо мной уже отчетливо рисовалась будущая легенда — я знал, как из немногих подходящих к случаю фактов начинают складываться суеверия.
Различные сообщения поступали весь день. В полдень нанес дежурный визит шериф — спросить, не слышал ли я чего-нибудь среди ночи, — но я ответил, что не мог ничего слышать, кроме козодоев. Поскольку остальные опрошенные тоже упоминали птиц, его это не удивило. Со мной он поделился, что Джетро Кори проснулся среди ночи от рева коров, но, пока одевался, те замолчали, и Джетро решил, что их потревожил какой-нибудь зверек, пробежавший через пастбище, — в холмах полно лисиц и енотов, — и снова лег. Мэйми Уэйтли слышала, как кто-то кричал; она была уверена, что это Берт, но сообщила она об этом, лишь услышав обо всех подробностях ночного убийства, так что все сочли это игрой ее воображения, грустной попыткой привлечь к себе немножко внимания. После ухода шерифа ко мне заглянул и его помощник: он был явно встревожен, поскольку неспособность разгадать тайну исчезновения моего брата уже бросала тень на их репутацию, а новое преступление запросто вызовет новый шквал критики. Кроме этих визитов и беспрестанных телефонных звонков, весь день меня ничего не беспокоило, и мне удалось немного поспать — я рассчитывал, что ночью козодои опять мне этого не дадут.
Весьма любопытно, однако, что ночью козодои, несмотря на свои проклятые вопли, сослужили мне добрую службу. Под эту какофонию мне, к удивлению, удалось уснуть, и проспал я, вероятно, часа два, когда меня что-то разбудило. Я подумал было, что настало утро, но нет, и только чуть погодя я понял, что птичьи голоса стихли; шум внезапно прекратился, и мой сон прервала наступившая тишина. Это любопытное и беспрецедентное происшествие окончательно стряхнуло с меня остатки сна; я встал, натянул брюки, подошел к окну и выглянул на улицу.
И увидел, как из моего двора выбегает человек — крупный мужчина. Я немедленно вспомнил, что случилось с Альбертом Джайлзом, и страх мгновенно овладел мною, ибо лишь изрядный здоровяк мог натворить такое прошлой ночью — крупный мужчина с наклонностями маньяка-убийцы. В следующий миг я понял, что во всей долине есть только один такой здоровяк — Амос Уэйтли. К тому же мой незваный гость, освещенный луной, побежал явно к Хатчинсам, где тот работал. Мой порыв с криками бежать следом был остановлен тем, что я вдруг заметил краем глаза: подрагивающим оранжевым сиянием. Я распахнул окно и высунулся наружу — с одного угла горел дом!
Поскольку я действовал без промедления, а у колонки всегда стояло полное ведро воды, мне удалось погасить пожар быстро: выгорела лишь пара квадратных футов обшивки, да еще чуть дальше дерево просто обуглилось. Но было ясно — это поджог, который, без сомнения, пытался совершить Амос Уэйтли; если бы не странное молчание козодоев, я бы погиб в ревущем пламени. Меня это потрясло: если мои соседи желают мне такого зла, что не гнушаются подобными мерами, дабы изгнать меня из дома двоюродного брата, чего еще от них тогда можно ожидать? Однако противодействие всегда придавало мне сил, и через несколько минут я опять взял себя в руки. Я просто еще раз убедился: если их так беспокоит, что я стараюсь разузнать хоть что-то об исчезновении Абеля, я на верном пути. Им и впрямь об этом известно гораздо больше, чем они желают мне рассказать. Поэтому я снова улегся в постель, решив наутро встретиться с Амосом Уэйтли где-нибудь в полях, подальше от дома Хатчинсов, и там с ним поговорить, не опасаясь, что нас подслушают.
Так все и вышло — утром я нашел Амоса Уэйтли. Он работал на том же склоне, где я его увидел впервые, только теперь он не пошел мне навстречу. Вместо этого остановил лошадей и встал, поджидая меня. Пока я шел к каменной ограде, на его бородатом лице сменяли друг друга подозрительность и вызов. Он не шевелился, лишь сдвинул бесформенную фетровую шляпу на затылок; губы его были плотно сжаты в твердую, неуступчивую линию, но глаза глядели настороженно. Поскольку он стоял совсем недалеко от ограды, я остановился прямо перед ней, едва выйдя из леса.
— Уэйтли, я видел, как вы ночью поджигали мой дом, — сказал я. — Зачем?
Ответа не было.
— Ну же, ну же. Я пришел сюда с вами поговорить. Я так же запросто мог бы пойти в Эйлсбери и поговорить с шерифом.
— Вы прочли книги, — хрипло выплюнул он в ответ. — Я вам говорил не читать. Вы прочли это место вслух — я знаю. Вы открыли Ворота, и Они, Извне, могут теперь войти. Не так, как с вашим братом: он позвал Их, и Они пришли, но он не сделал, что Они хотели, вот Они его и взяли. Только ни он не знал, ни вы не узнали, и теперь вот, в эту самую минуту, Они селятся по всей долине, и никто не ведает, что будет дальше.
Я несколько минут пытался разобраться в этой чепухе, но даже если и нашел в ней какой-то смысл, ничего общего с логикой он не имел. Амос, очевидно, предполагал, что, прочитав вслух отрывок из книги, которую изучал мой брат, я навлек на долину какую-то силу или существо «снаружи»: без сомнения, еще одно абсурдное суеверие местных жителей.
— Я не видел здесь чужих, — резко ответил я.
— А вы Их не всегда увидите. Мой двоюродный, Уилбер, говорит, Они могут принимать любую форму, какая Им нравится, и могут забраться вам вовнутрь, и есть вашим ртом, и видеть вашими глазами, а если у вас нет защиты, Они могут вас взять, как взяли вашего брата. Вы Их и не увидите, — продолжал он, и голос у него поднялся почти до крика, — потому что Они — внутри вас вот в эту самую минуту!..
Я подождал, пока его истерика немножко не поутихнет.
— И чем же эти «они» питаются? — спокойно спросил я.
— Сами знаете! — неистово вскричал он. — Кровью и духом: кровью, чтоб расти, а духом — чтоб лучше понимать людей. Смейтесь, если хотите, но вы должны это знать. Козодои-то знают — потому и кричат под вашим домом.