Казалось, он вздохнул с облегчением:
— A-а, ну если вам грядки копать, другое дело…
Зато другая моя покупка его озадачила. Мне нужны были резиновые сапоги, чтобы ноги не промокали в жидкой грязи тоннеля — там во многих местах, без сомнения, сказывалась близость ручья. Но по этому поводу мне Марш ничего не сказал. Лишь когда я уже повернулся уходить, он снова завел речь о Сете:
— А вы больше ничего не слышали, мистер Бейтс?
— Так ведь люди здесь не очень-то разговорчивы…
— Не все они Марши, — сказал он с хитрой ухмылкой. — Некоторые и говорят, что Сет был больше Маршем, чем Бишопом. Бишопы верили в колдунов и всякое такое. А Марши — никогда.
После этого загадочного объявления я ушел. Все было готово к спуску в тоннель, и я едва мог дождаться следующего дня, чтобы вернуться под землю и дальше исследовать тайну, которая, совершенно определенно, связана была со всей чертовщиной, окружавшей семейство Бишопов.
Теперь события сменяли друг друга все быстрее. В ту ночь имели место еще два происшествия.
На первое я обратил внимание рано утром, когда заметил, что вокруг дома бродит Бад Перкинс. Меня взяла досада — быть может, без причины; но я как раз собирался спуститься в погреб. В любом случае следовало узнать, что ему здесь надо. Поэтому я открыл дверь и вышел во двор.
— Что ты ищешь, Бад? — окликнул его я.
— Овцу потерял, — лаконично ответил он.
— Я ее не видел.
— Сюда забрела, — был ответ.
— Ну что ж, тогда посмотри.
— Неужто опять начинается?..
— Ты о чем?
— Коли не знаете, так и говорить не нужно. А коли знаете, так и подавно. Вот я и не скажу.
Этот таинственный монолог поставил меня в тупик. В то же время очевидное подозрение Бада Перкинса, будто его овца как-то попала в мои руки, раздражало. Я отступил на шаг и распахнул дверь:
— Посмотри в доме, если желаешь.
При этих словах его глаза расширились в явном ужасе.
— Чтоб я туда ступил? — воскликнул он. — Да ни в жисть! У меня хватает тяму даже близко к дому не подходить. И уж внутрь я не зайду ни за какие деньги. Нет уж, только не я.
— Это совершенно безопасно. — При виде его испуга я не мог сдержать улыбки.
— Может, это вы так думаете. А уж мы-то лучше знаем. Знаем, что ждет за этими черными стенами, все ждет и ждет, чтобы кто-нибудь пришел. И вот теперь вы пришли. И теперь все это снова начинается, как и раньше.
С этими словами он повернулся и побежал, как и в первый раз, в рощу. Убедившись, что он не вернется, я зашел в дом. И тут меня ожидало открытие, которому следовало разбудить во мне тревогу, но мне оно тогда показалось лишь смутно необычным: я как бы пребывал в некоем летаргическом состоянии, то есть не вполне проснулся. Новые сапоги, купленные мною только вчера, кто-то надевал. Они были все заляпаны грязью. А ведь я совершенно точно помнил, что вчера они были чисты и ненадеваны.
При виде сапог у меня в голове сложилась некая уверенность. Не надевая их, я спустился в погреб, открыл вход в тоннель и быстро пошел к земляному завалу. Возможно, у меня было предчувствие того, что именно я там найду, ибо это я и нашел: завал был частично расчищен — достаточно для того, чтобы мог протиснуться человек. И следы во влажной земле были явственно оставлены моими новыми сапогами, ибо в луче фонаря был хорошо виден отпечаток торговой марки на каблуке.
Тут могло быть одно из двух: либо ночью кто-то надевал мои сапоги, чтобы проделать в тоннеле эту работу, либо это сделал я сам, передвигаясь во сне. У меня не возникало особых сомнений в правильном решении, ибо, несмотря на все мое нетерпение и жажду деятельности, сейчас я был утомлен так, будто и впрямь значительную часть времени, отведенного мне на сон, я раскапывал завал под землей.
Теперь я не могу побороть в себе этого убеждения. Уже тогда я знал, что именно обнаружу, углубившись по проходу дальше под землю: пещеры с древними сооружениями, похожими на алтари, новые свидетельства жертвоприношений — на сей раз не только животные, но и, без сомнения, человеческие кости, а в самом конце — гигантская подземная полость, обрывающаяся вниз. И далеко внизу слабо поблескивала вода — поверхность ее мощно вздымалась и опускалась, как-то связанная с самим Атлантическим океаном, проложившим себе путь сюда через пещеры побережья. И у меня, видимо, было предчувствие того, что еще я увижу у края этого последнего спуска в водную бездну: клочья шерсти, одно копыто с частью разорванной и сломанной ноги… все, что осталось от овцы, — свежее, как та ночь, что недавно миновала!
Я повернулся и бросился бежать, растеряв остатки самообладания и не желая даже догадываться, как овца сюда попала, — я был просто уверен, что это животное Бада Перкинса. И не была ли она принесена сюда с той же самой целью, что и те существа, чьи останки я видел перед темными и разбитыми алтарями в меньших пещерах между этим краем беспрестанно колышущихся вод и домом, который я оставил совсем недавно?
Я не задержался и в самом доме, когда выбрался на поверхность, а сразу направился в Эйлсбери — видимо, без всякой цели, однако, насколько я знаю, теперь меня подгоняла нужда больше узнать о том, какие легенды и суеверия скопились вокруг дома Бишопов. Но в деревне я впервые почувствовал на себе всю силу общественного неодобрения: люди на улицах отводили от меня взгляды и поворачивались ко мне спиной. Один молодой человек, с которым я попытался заговорить, поспешил пройти мимо, как будто я вообще не раскрывал рта.
Даже Обед Марш по отношению ко мне изменился. Он вполне охотно принимал от меня деньги, но был хмур, неразговорчив и, очевидно, желал, чтобы я ушел из его лавки как можно скорее. Но я дал ясно понять, что не уйду, покуда не получу ответов на свои вопросы.
Мне хотелось знать, что я такого сделал. Отчего люди так от меня шарахаются?
— Это все дом, — наконец вымолвил он.
— Я — не дом, — бросил я, не удовлетворившись ответом.
— Ходят разговоры, — сказал он уклончиво.
— Разговоры? Какие разговоры?
— Про вас и овцу Бада Перкинса. Про то, как оно было, когда Сет Бишоп был жив. — Он вдруг перегнулся через прилавок, сунулся ко мне темным жучиным лицом и отрывисто прошептал: — Так они говорят, что это Сет вернулся.
— Сет Бишоп давным-давно умер и похоронен.
Он кивнул:
— Да, часть. А другая часть — может, и нет. Точно говорю: лучше всего сейчас вам отсюда убраться. Пока есть время.
Я холодно ему напомнил, что снял этот дом и аренду заплатил по меньшей мере за четыре месяца — с тем, чтобы жить здесь до конца года, если пожелаю. Он тут же замкнулся и больше о моем пребывании здесь не заговаривал. Я попытался вытянуть из него подробности жизни Сета Бишопа, но он то ли не смог, то ли не захотел сообщить ничего, кроме смутных, неопределенных намеков и подозрений, широко известных в округе. Наконец я оставил его в покое; после всего услышанного в голове у меня складывался такой образ Сета Бишопа, что бедолагу следовало не бояться, а скорее жалеть — как зверя, запертого в четырех черных стенах своего дома в долине, в окружении соседей и жителей Эйлсбери, которые одновременно ненавидят и страшатся его, хотя у них есть лишь самые косвенные свидетельства того, что он совершил какое-то преступление против мира и спокойствия в округе.