Я сорвал кольцо с пальца, и все мгновенно стихло. И дом, и скала вернулись к своему спокойному одиночеству; ветры и воды, бушевавшие вокруг, успокоились где-то вдалеке; голос, что я слышал, отступил и умолк. Сверхчувственное восприятие, которое я испытал, закончилось, и вновь все, казалось, ожидало моего следующего шага. Значит, кольцо покойного дядюшки было талисманом, колдовским кольцом — оно служило ключом к его знанию и дверью в иные царства бытия.
С помощью этого кольца я отыскан дядин путь к морю. Я уже говорил, что долго пытался найти тропу, по которой он спускался на пляж, но поблизости от дома не было ни одной хорошо протоптанной тропы, и невозможно было заключить, каким путем ходили постоянно. По каменистому откосу вились какие-то дорожки; в некоторых местах там даже были выбиты ступеньки, чтобы человек из дома на мысу мог спускаться прямо в воду. Но их все проделали в скале очень давно, и к тому же нигде внизу не было такого места, куда можно удобно причалить. Глубина у берега была очень большой: я несколько раз плавал там и всегда — с неясным возбуждением, настолько велико было мое удовольствие от моря; но там в воду отвесно спускались камни, а удобные пляжи расстилались чуть дальше к северу и югу за небольшими бухточками, и до них было далековато, если вы не тренированный пловец. К своему немалому удивлению, я обнаружил, что сам плаваю очень хорошо.
Я собирался спросить Аду Марш о кольце. Ведь это она рассказала мне о его существовании — но Ада не приходила в дом после того дня, когда я не подпустил ее к дядиным бумагам. Правда, я время от времени замечал, как она бродит вокруг, или видел ее автомобиль на обочине дороги к западу от дома и догадывался, что она где-то рядом. Однажды я поехал к ней в Инсмут, но ее не оказалось дома, а расспросы навлекли на меня лишь неприкрытую враждебность одних соседей и хитрые, двусмысленные взгляды других; в то время я еще не мог их правильно истолковать. Ее соседи были неопрятны и неуклюжи — полуизгои, жившие в своих прибрежных тупичках и переулках.
Поэтому проход к морю я обнаружил без помощи Ады.
Однажды я надел кольцо и, влекомый морем, решил спуститься по скале к воде, но обнаружил, что не могу сдвинуться с одного места посреди большой комнаты — настолько велико было притяжение кольца к нему. Я бросил все попытки двигаться дальше, признав в этом проявление некой психической силы, и просто стоял, ожидая, куда она меня поведет. Поэтому, когда меня потянуло к особенно отталкивающей резной деревянной скульптуре — какой-то первобытной фигуре, изображающей некий отвратительный земноводный гибрид, укрепленной на пьедестале у стены кабинета, — я поддался этому порыву, подошел и ухватился за нее. Я ее толкал, тянул, пытался повернуть туда и сюда. Она подалась влево.
Незамедлительно заскрежетали цепи, заскрипели какие-то механизмы, и целая часть пола, покрытая ковром с Печатью Р’льеха, поднялась, будто крышка огромной ловушки. Я в изумлении подошел ближе — и сердце мое учащенно забилось. Моим глазам открылась пропасть, зияющая бездна тьмы. В скале, на которой стоял дом, были высечены ступени, спиралью уходившие вниз. К воде ли? Я наугад взял книгу из дядиного собрания Дюма, бросил вниз и стал слушать. Наконец откуда-то издалека донесся всплеск.
И вот, с крайней осторожностью, я стал сползать по бесконечной лестнице к запаху моря — неудивительно, что я ощущал его в самом доме, — все дальше вниз, к застоявшейся прохладе воды, пока не почувствовал влагу на стенах и ступеньках под ногами, — вниз, к плеску вечно беспокойных волн, к хлюпанью и шелесту моря, пока не дошел до конца лестницы, до самого края воды. Я стоял в пещере настолько огромной, что она могла вместить весь дядин дом. Я ничуть не сомневался, что именно здесь пролегал его путь к морю, — здесь и нигде больше, хотя и тут меня озадачило отсутствие лодки или подводного снаряжения. Здесь виднелись только отпечатки ног да в свете спичек, что я зажигал, — кое-что еще: длинные смазанные следы и лужицы там, где покоилось некое огромное существо, следы, от которых волосы зашевелились у меня на затылке, а по коже побежали мурашки. Я невольно подумал о тех отвратительных изображениях с таинственных островов Полинезии, что дядя Сильван собрал в своем кабинете наверху.
Не знаю, как долго я простоял там. Ибо у самого края, с кольцом, несущим на себе Печать Р’льеха, слышал я из глубин под собой звуки движения и жизни — они доносились из неимоверной дали, снаружи, то есть со стороны моря, и снизу. Я подозревал, что там есть какой-то проход к морю — либо сразу под водой, либо еще ниже, на дне, поскольку пещера, в которой я стоял, была замкнута со всех сторон монолитной скалой, насколько я мог разглядеть в слабеньком свете спичек, а колебание уровня воды указывало на связь с океаном, которая не могла быть просто совпадением. Значит, пещера открывалась в море, и мне следовало найти этот ход без промедления.
Я вскарабкался по лестнице назад, снова закрыл люк и побежал заводить машину, чтобы немедленно ехать в Бостон. В тот вечер я вернулся очень поздно и привез с собой маску и переносной кислородный баллон, чтобы на следующий день спуститься в море под домом. Я больше не снимал кольцо, и ночью мне снились великие сны древней мудрости — о городах в далеких звездных системах и великолепных башнях в отдаленных сказочных местах Земли, в неведомой Антарктике, высоко в горах Тибета, глубоко под океаном. Мне снилось, как я ходил среди громадных построек, охваченный изумлением и зачарованный их красотой, среди таких же, как я, и среди чужих — но они были мне друзьями, хотя бодрствуй я, одна внешность их остудила бы мне кровь. И все мы в этом ночном мире были преданы единой цели: служению тем Великим, чьими сподвижниками были. Всю ночь мне снились иные миры, иные царства бытия; новые ощущения и невероятные создания со щупальцами, что управляли нашим послушанием и нашим поклонением. Мне снились такие сны, что наутро я проснулся изнуренным и все же возбужденным, как будто на самом деле пережил все увиденное во снах и зарядился невообразимой силой, нужной для предстоящих великих испытаний.
Но я стоял на пороге еще более великого и волнующего открытия.
Когда уже перевалило за полдень я надел ласты, маску и кислородный баллон и спустился к краю воды. Даже теперь мне трудно объективно и беспристрастно описать, что со мною затем стряслось. Я осторожно опустился в воду, нащупал дно и медленно двинулся к морю — как вдруг достиг обрыва, многократно превышавшего человеческий рост, внезапно шагнул в пространство и начал медленно опускаться сквозь толщу воды к океанскому ложу — в серый мир камней, песка и подводной растительности, потусторонне колыхавшейся и изгибавшейся в тусклом свете, проникшем на эту глубину.
Здесь я остро почувствовал давление воды и вес баллона и маски — пришла пора подниматься обратно. Возможно, дальнейшие поиски придется прервать, чтобы найти удобное место, где можно по дну выйти на берег, но не успел я ничего сделать, как меня еще сильнее повлекло дальше в открытое море, прочь от берега, на юг, подальше от Инсмута.
С ужасающей внезапностью мне стало ясно, что меня тянет как магнитом и здравый смысл мне уже не поможет — кислорода в баллоне надолго не хватит, его придется перезаряжать, но я не успею вернуться на берег, если зайду в море еще чуть дальше. Однако я уже был беспомощен и покорно повиновался инстинкту: словно какая-то сила, над которой я не был властен, утаскивала меня прочь от берега, вниз — дно здесь полого опускалось все глубже к юго-востоку от дома на скале. В этом направлении я постепенно и продвигался, не останавливаясь ни на миг, несмотря на возраставшую во мне панику: я должен, должен повернуть обратно, должен искать путь назад. Плыть к пещере потребовало бы от меня почти сверхчеловеческих усилий, хотя на обратном пути давление воды уменьшится; а добраться до подножия лестницы в пещере под домом, если запас кислорода на исходе, казалось и вовсе невозможным — если я сейчас же не поверну обратно.