Арсения разобрал обидный смех. Ну и как мне его любить? Он же знает, что я ненавижу, когда надо мной смеются.
– Прости. Просто последние дни оказались слишком тяжелыми. Я не хотел тебя обидеть.
Спрятав лекарства в стол, Арсений демонстративно запер ящик на ключ, а ключ повесил на шнурок.
– А дела я завтра в порядок приведу. Квартиру – Борьке. Дом тоже Борьке, не мышу же его оставлять.
– Дом можно тоже туда переправить. – Миша подслушивал и не пытался скрывать это.
– Как?
– Ну, как и тебя – предварительно уничтожить.
– Сжечь, что ли?
– Только не отказывай мне! Я сам все сделаю. Я знатный пироман…
– Со стажем. – Злая Маша кривила рот, разве что зубами не скрипела. – Кто. Тебе. Сука. Позволил говорить с ними двоими про ЭТО?
– Упс, – Миша прикрыл рот рукой. – Я забыл. Ты ведь не доложишь?
– Доложу.
– Ну и ябедай. Я знал, что ты подлая. Но мне лично никто не запрещал про ЭТО говорить. Это им нельзя между собой на эту тему разговаривать. Чтоб они не сговорились. Блин, я что-то не то сказал?
– Все. Тебе кабздец. Придурок.
– То сука. То придурок. – Миша состроил рожу обиженного медведя, отвесив нижнюю губу. – А ты, пацан, от моего предложения не отказывайся – спалю хату дотла. Хорошо сказал. Самому понравилось.
– Придурок и есть, – прошипела Маша. – А вы уши развесили. Вон отсюда. – Последний вопль относился к Мише.
Актер он все-таки. В секунду изобразил раскаяние, понурил голову и, шаркая ногами, вышел из комнаты. Арсений проводил его задумчивым взглядом.
– Значит, теперь мы можем разговаривать на эту тему? – преодолев недоверчивость, спросила я.
Арсений тоже волновался в ожидании ответа.
– Фиг с вами. Разговаривайте. Хоть языки себе сотрите. Толку-то?
Мы снова остались одни. Не исключено, что Миша стоял под дверью и полоскал ухо в нашем молчании. А молчали мы долго. Просто не знали, у кого хватит смелости первым произнести решающие слова.
– Ты со мной? – Арсений старался не смотреть на меня.
– Я им не верю.
– Я тоже. Но больше нам верить некому.
– А самим себе?
– У нас мало фактов. Мы влипли в такую историю, про которую неизвестно ничего и никому. Вчера я подумал, что сошел с ума. И меня заперли в дурдоме. И мне все это только кажется.
Почему-то мне такое в голову не приходило. Я ощущала себя и ситуацию реальной. До ужаса. Всегда верила, что жизнь дает шанс изменить свою судьбу.
– Но мы можем отказаться? Вот сейчас скажем им – отказываемся! И все! Будем жить долго и счастливо. И нарожаем одного ребенка. Потом. Лет через десять. Лучше мальчика. Как тебе такой вариант?
Судя по выражению лица, мое предложение Арсения если и вдохновило, то лишь на секунду. Не дольше. Сейчас мне нарисуют картину маслом – он потерял всех родных. И ему нечего терять. И он верит, что создать свой мир, совершенный и прекрасный, вполне возможно. Я и сама про это думала. Правда, я пока никого не теряла. Кроме отдаленной бабушки, которую даже не видела ни разу.
– Меня бабка учила, как просчитывать будущее. С помощью «да» или «нет». Но в нашем случае этот метод не работает. Спрашиваю: «Я умру?» Получается и «да» и «нет».
– Если я соглашусь, то получится, как будто я убиваю для себя всех моих близких. Это глупо звучит, но я их больше никогда не увижу. То есть это как убить.
– Но дом жалко, – неожиданно заявил Арсений.
– Задолбал ты со своим домом! Бабка тебе сто раз говорила, что его сжечь никак нельзя. Он несгораемый! Ты не о том думаешь. Дом – дело наживное. Я же вижу, что ты собрался сваливать. Там у тебя будут неограниченные возможности. А здесь? Если тебе важен цвет твоего мусорного ведра – запомни его получше, и все дела. Только вымой его перед запоминанием.
– Не смешно. И насчет неограниченных возможностей – бред. Ты сама его придумала. Нам пока ни слова про них не говорили. И вообще мы с тобой сволочи. В этом мире ничего менять не захотели, никакой радости от нас. Сомневаемся во всем. И от этой неуверенности столько людей пострадало.
Арсений сам себя накручивал. Дошел до точки кипения, схватил мобилку и заявил:
– Хочу, чтоб появилась новая порода людей, которые ничем не болеют.
Смотрит на меня гордо так.
– Ты прозорливый, как Ленин. И волки целы, и овцы сыты.
– А что я не так сказал?
– Ты уверен, что люди только на этой планете живут? Я тоже не уверена. И сколько им ждать твоего чуда? Пару миллионов лет?
– Придумай что-нибудь сама.
– Хочу, чтоб люди думали не только о себе, но и о других.
Мы дуэтом догадались, в чем подвох.
– Ну да, они подумают. Как бы у ближнего своего что-то отобрать…
– Переубеди меня, – попросил Арсений.
– Не могу. Я хотела пожелать родителям, чтобы у них получались все задуманные дела. Но потом…
– Можешь не договаривать. Потом ты испугалась, что они испортятся и начнут задумывать нехорошее. Но я просил не об этом. Переубеди меня уходить.
За день я так устала, что фантазии для убеждения не хватило. Потом мне было очень стыдно за малодушие. Надо было обговорить все детали, изложить все плюсы и минусы, проиграть все варианты. Может, даже на бумажку их записать для убедительности. Но глаза закрывались, мысли путались, я не сдержалась и принялась зевать. Громко до неприличия. Арсений пожалел меня и согласился лечь спать. Но, когда я проснулась ночью, экран ноута снова светился, а пальцы Арсения терзали мышку. Которая постоянно меняла цвета. В окно, раскинув крылья, билась стервозная вампирша. В подполе пировал мыш. Три мыша – это хорошая примета? Я снова зевнула и провалилась в сон, лишенный внятных сновидений. Пробуждение сопровождалось голосом Миши.
– И что мы с ней, красивой, сделаем? Как думаешь – может, выставим ее на яркий солнечный свет?
Во-первых, небо было затянуто тучами, а во-вторых, я еще спала. Но Мише было весело, и он желал поделиться этим светлым чувством, даже если придется вытащить меня из-под одеяла.
– Или мы ее засушим и подарим в музей готики и Антарктики.
– Фигня – такого музея нет.
– Нет? Так будет. Готики и фиготики. Смотри, как ощерилась! Думает, испугаемся. Утю-тю-тю! Заразочка этакая. Так и норовит за палец куснуть.
Я не вытерпела и решила глянуть, что этот монстр вытворяет.
В руках у него была обыкновенная пол-литровая банка. Стеклянная. А в ней копошилась вампирша. Вроде даже пищала.
– Выпусти ее! Она у тебя там задохнется!
– Это вряд ли. Да и не время для полетов – почти день на дворе.