– Понятно, – кивнул Гастон. – Тогда пусть отдышится. Нам еще далеко.
– Вай… – Страдалец появился рядом с ними. – Ехать могу, да.
– Тогда по местам.
Как по команде окурки полетели в грязь. Пехотинцы снова забирались в авто.
– Вы его усадите поближе к двери – может, снова прихватит, – посоветовал Маранбер. – Да потеснитесь, не давите локтями.
Гастон попытался завести автомобиль, но мотор рыкнул и умолк. Из-под капота показался дымок. Таксист был готов проклясть всё на свете.
– Приехали! – сказал он громко, чтобы услышали в салоне. – Будем воевать здесь.
Сержант покосился на водителя.
– Что случилось? Поломка?
– То и случилось, – пробормотал Гастон. – На нашем корабле слишком много балласта.
Господи, как же не хотелось лезть под дождь! Маранбер спрыгнул на землю, и тут же его ботинки противно чавкнули, проваливаясь в липкую жижу. Мгновенно вымокли брюки. Гастон без церемоний распахнул дверь салона.
– Шинель-то хоть дайте! Придется возиться с мотором.
Солдаты завозились внутри. Несчастный Тарик, лицо которого уже начинало приобретать здоровый цвет, поспешно передал шинель таксисту.
– Не замерзнешь?
– Нет. Хорошо так. Холод дышать – лечить.
Маранбер натянул шинель прямо поверх куртки и приступил к починке.
* * *
– Так и есть: заблудились, – уныло протянул сержант. – Черт, здесь даже карта бесполезна!
Они поняли, что попали в переделку лишь через три четверти часа, когда Гастон все-таки справился с мотором и повел авто в направлении уже исчезнувших огоньков. Еще через полчаса они остановились посреди равнины и долго вглядывались во тьму в надежде заметить хоть малейший отблеск огня. Отовсюду веяло тяжелым духом болота.
– Дикие места, – наконец сказал Маранбер. – Сколько проехали, а вокруг никакого жилья! И это, считайте, рядом с Парижем…
– Нет, в Париж нам нельзя! – испугался сержант, расценив слова таксиста как предложение вернуться. – Нас ждут на передовой, мы не дезертиры!
– Согласен, возвращаться стыдно, – поспешил успокоить его Гастон. – Но нам следует хоть куда-нибудь двигаться и найти войска до того, как мой «рено» окончательно заглохнет.
– Ну-ка! – Сержант извлек из планшета карту. – Лаваль, подсвети… Проклятье, как можно что-нибудь разобрать, если при такой темени да под поганым ливнем не видно ориентиров? Если мы примерно здесь, то во-он там, справа, должна быть лесополоса. Ну, и где деревья? Нет деревьев! Сплошной мрак. Сатана шалит, не иначе!..
Солдаты в салоне примолкли, потом до Гастона донеслось приглушенное бормотанье. Кто-то читал «Pater Noster». Таксист покачал головой. Эти люди могут пойти на верную смерть, но всегда будут дрожать во время грозы, как и многие поколения их предков.
– А если попытаться по компасу? – спросил Маранбер.
– Да, было бы легче, – согласился сержант. – Вот только выдали неисправный. Ржавая стрелка через час развалилась пополам.
– Чинить пробовали?
– Может, и попробовал бы. Да только я поругался с интендантом… чуть не попал под арест.
– Тупой солдафон, – еле слышно прошипел сквозь зубы Маранбер.
Небеса словно услышали молитву и смилостивились над заблудшими в ночи. Тучи немного разошлись, в просвете показалась необычайно яркая луна. Унылая равнина влажно заблестела. Чуть справа и сзади стал виден лесок.
– Что это там? – Грязнощекий указал куда-то пальцем.
Совсем невдалеке, ранее незаметный за струями дождя, над полем возвышался некий большой предмет. От него отделилась человеческая фигурка и, размахивая руками, двинулась к ним.
Незнакомец поравнялся с такси и стал под светом фар. Это был мужчина очень маленького роста, в мокром цилиндре, удивительно чистом для такой погоды костюме и галстуке-бабочке. Он слеповато прикрывал глаза ладошкой.
– О, мсье солдаты! Какое счастье, что вы оказались рядом!
– Я думаю иначе, – сказал сержант. – Милейший, подойдите поближе.
Человечек послушно подбежал к кабине.
– Нам нужна помощь! – затараторил он, однако запнулся: из недр такси донеслись сдавленные вскрики.
Кто-то с удвоенной силой начал читать молитву. Щелкнул затвор винтовки. Человечек растерянно взглянул на сержанта и таксиста. Маранбер расхохотался.
Ночной гость, вне всяких сомнений, был циркачом или актером провинциального театра. При ближайшем рассмотрении оказалось, что его лицо, до этого прикрытое ладонью, было измазано желто-розовыми потеками грима. Глаза, обведенные густой тушью, казались черными провалами. Всё это, да еще резко подкрашенные скулы и подбородок, делали человечка похожим на мертвеца со следами тлена на коже.
– Господи! Для кого же вы, любезный, устраивали представление ночью, среди поля, да еще при ливне?!
– А-а… Спектакль был раньше, – затараторил актер. – Хозяйка труппы больна. Фургон завяз, лошадям не под силу его вытащить. Вы поможете нам выехать на дорогу?
– А вы знаете, где дорога? – хором поинтересовались Маранбер и сержант.
– Конечно, метрах в пятнадцати справа. Лошади так неожиданно свернули…
– Мы сможем проехать к вашему фургону напрямую? – оживился Гастон.
– Да, конечно! – заверил его человечек. – Земля достаточно плотная. Это мое невезение загнало нас в единственную здесь канаву.
– Что ж, поехали! – Маранбер подвинулся на водительском сиденье. – Забирайтесь, только не толкайте под локти.
Задние колеса выбросили вверх поток грязи. Авто преодолело по пути кочку, выровняло ход и заскользило по грунту.
– А какие спектакли вы даете? – спросил таксист, натягивая дорожные очки.
– Да единственный, – отмахнулся актер. – Драму. И то редко.
– Вот как? О чем же?
– О судьбах людей, – нехотя ответил человечек.
– Ого! Это что-то новомодное? Модерн?
– Можно сказать и так, – актер закусил губу.
– А вы не любитель беседовать, – заметил Гастон.
– Я простой актер. Если захотите, спросите хозяйку. Она расскажет лучше.
Таксист пожал плечами и сосредоточил внимание на дороге.
* * *
Фургон был большой, с тремя парами обитых железом колес, высокими бортами и куполом в виде горизонтально прикрепленного поверх повозки брезентового цилиндра. В повозку были впряжены две крепкие гнедые лошадки. Их укрывали от дождя длинные, до самой земли, холщовые попоны. Лошади смирно прижимались друг к другу; их морды время от времени окутывали облачка пара. Сквозь щели баллона пробивалось тусклое сияние: в повозке горел светильник.