Вот четверка молодых вояк, у них штыки винтовок украшены астрами. Без сомнения, добровольцы. Уж они-то смогут разбить стальные армии кайзера. Юные романтики, любители Жаколио и Буссенара…
– Целый месяц! Целый месяц сидеть в резерве! – сокрушался худенький сержант; его товарищи согласно кивали. – Вот бы в Бельгию, да встречным ударом отбросить противника и запереть в Германии! Говорят, казачьи полки уже в нескольких конных переходах от Берлина. Еще немного, и вся слава достанется царю. Зачем нам оружие в тылу?
– Там, видно! – с заметным акцентом воскликнул солдат, непохожий на остальных – смуглый, поджарый, черноглазый. – Сюда летит!
– Действительно, – присмотрелся сержант. – Маленький какой-то. Это аэроплан… моноплан?!
Анж и Селена взглянули в указанную сторону. Высоко в сером небе по направлению к Холму двигалось пятнышко.
– Нет, не англичанин… Немец!
Словно в ответ на крик сержанта раздался отдаленный сухой треск: с окрестных улиц в воздух палило множество винтовок. Самих стрелков не было видно, они скрывались за домами.
– «Таубе»! – закричал сержант. – Всем за перила! С колена – пли!
Таубе. По-немецки голубь…
Первым выстрелил тот, с восточной внешностью. Он почти лег небритой щекой на приклад и улыбнулся ослепительно белой, хищной усмешкой. Винтовка дернулась в его руках, выстрел оглушил Дежана. Испуг заставил художника среагировать мгновенно. Анж широко расставил руки и закрыл собой Селену.
– Падайте, идиоты! – Сержант не отрывал взгляд от аэроплана с черными крестами на крыльях и одновременно рвал из кобуры револьвер. – Там могут быть бомбы!
Селена дернула Анжа за рукав и первая бросилась на землю. Выстрелы слились с гулом мотора. Крошечный аэроплан взмыл высоко над куполом Сакре-Кёр, сделал плавный разворот и полетел на север.
Прекратив пальбу, солдаты поднимались на ноги.
– Он над нами смеялся! – Тяжелое дыхание мешало сержанту говорить. – Этот пилот сущий дьявол. Какова же дальность полета этого проклятого «Таубе»? Где сейчас немецкие позиции? Ведь вчера их войска заняли Люксембург, а сегодня – только сегодня! – Германия объявила нам войну!.. И почему, черт возьми, молчали наши пулеметы?! Оборона Парижа никуда не годится!
– Кажется, я попал ему в крыло, – осторожно сказал один из солдат.
– Да ну! – разъярился начальник. – Лаваль, запомни, если б он сейчас горел на земле, это бы и значило попадание.
– Андрей, извини, – Селена была расстроена. – Кажется, у меня по шву разошлось платье…
– Какое, к черту, платье! – Сержант нашел новую причину для злобы. – Глупые буржуа! Мадам, это война! И если бы на этом аэроплане уместился пулеметчик, он вполне мог бы дать очередь…
– Возьмите себя в руки, мсье, – холодно сказала Селена. – Он только хотел вас припугнуть. Это ему удалось. К тому же всего пять минут назад вы досадовали, что не имеете возможности пользоваться оружием. Я не заметила, чтобы вы лично сделали хоть один выстрел.
Сержант задохнулся от возмущения и покраснел.
– Были бы вы мужчиной…
– И что? – шагнул вперед Анж. – Лучше идите-ка в свое расположение и ожидайте приказа об отправке на фронт. Там вам не придется воевать с женщинами.
– Это так, – горько сказал сержант. – Мадам, простите меня за невольную вспышку. А вы, мсье, сильный, здоровый, почему всё еще не в военной форме? Вам самое место в артиллерии – подносить снаряды. А в пехоту, пожалуй, не возьмут. Даже в окопе вы будете хорошей мишенью.
Солдаты уходили. Анж провожал их хмурым взглядом.
– Они правы. Мне следует воевать с ними в одних траншеях, плечом к плечу.
– Не знаю, – отозвалась Селена. – Главное, мы почувствовали, что война совсем близко.
– Прости меня, – вздохнул Анж. – Кажется, этот юноша говорил обо мне без насмешки, словно всерьез оценивал, на что я гожусь.
– И почему любовь в военное время более нелепа, нежели сама война? – вздохнула Селена.
Весь обратный путь Дежан молчал; девушка украдкой смахивала слезы. Испуганные появлением немецкого аэроплана, горожане в панике разбежались по домам. Огни в окнах были потушены. На пустынных улицах царила тишина, которую нарушал лишь дробный перестук каблучков Селены.
– Голубь, – наконец сказала девушка. – Только извращенный ум военных мог дать такое имя машине убийства. Этот аэроплан вряд ли принесет спасительную зеленую ветвь на ковчег. И наш Холм не похож на гору Араратскую.
– Я уверен, что где-то в Бельгии есть секретный германский аэродром, – заметил Анж. – Иначе «Таубе», который каким-то чудом сумел пересечь с севера на юг Бельгию и миновал нашу укрепленную передовую, никак не дотянул бы до своих позиций…
– Ты когда-нибудь кормил голубей на улице? – невпопад спросила Селена.
– В детстве, вместе с отцом.
– Я тоже – в детстве, – девушка опустила глаза и вздохнула. – Мы взрослеем и намеренно лишаем себя маленьких радостей… Давай после войны поедем в Венецию и покормим голубей на площади Сан-Марко! Я когда-то давно выступала в северной Италии. Те гастроли были для меня самыми счастливыми: первый выход на арену, аплодисменты!.. Мама и отец были живы и счастливы.
* * *
Возле дома их ждал сюрприз. Прямо на крыльце мирно дремал Модильяни. При звуке шагов он поспешно вскочил на ноги.
– А, вот и хозяева! – Его язык заплетался.
– Моди, – Селена была удивлена, – как вы нас нашли? Помнится, вам так и не удалось узнать адрес Анжа.
– Спросил, где на Монмартре живет самая счастливая пара, – Амедео ехидно сощурился.
– Кажется, не обошлось без старика Фредэ, – заметил Анж.
– О, нет! – оживился Моди. – Папаша решил ни за что не раскрывать вашу великую тайну! Он уверен, что мсье Дежан меня задушит.
– Глупости, – фыркнула Селена. – Проходите в дом, побеседуйте, а я пока накрою к чаю. Ужинать будем в гостиной мадам Донадье.
* * *
Дежан пригласил Модильяни в мастерскую. Амедео благоухал кальвадосом, но на ногах держался прочно и без особых усилий поднялся по лестнице.
В гостиной Моди удивленно взглянул на гелиотропы. Затем поморщился и, откинув полу куртки, вытащил из-за пояса бутыль.
– Не думал, что вы сентиментальны… Зато это настоящая русская водка.
– Откуда? – изумился Анж. – Контрабанда?
– Сегодня из Бельгии приехал ваш Эренбург. Уж не знаю, где он всё это время прятал бутылку, но утверждает, что водка подлинная. Я ее отобрал у поэта, когда он накачался кальвадосом.
– Илья не злоупотребляет, – возмутился Дежан. – Черт возьми, да вы просто напоили его!
– Нет, – Моди не обиделся. – Эренбург подарил мне водку сам, так как вез ее именно для меня… Принесите же, наконец, стаканы!