Было еще что-то, сразу не понять, но я обратила внимание на свою одежду, поскольку ощущение оказалось непривычным, вокруг меня слишком много ткани, хотя это всего лишь рубашка. Сзади вдруг раздался шорох, словно падал какойто большой занавес. Я резко обернулась – так и есть, это опустился, видно, подколотый гобелен, за которым взгляд едва успел уловить низ двери. Арман посоветовал посмотреть на вход с обратной стороны, что я и поторопилась сделать, отодвинув край гобелена.
Дверь как дверь, небольшая, словно в чулан, то есть обычная для квартир моего времени – метра два в высоту и с метр в ширину. Резная ручка, крепкие петли…
Едва успела вернуть гобелен на место, как в комнату уже через высокую дверь на другой стене вошла девушка, судя по белому передничку и такому же чепцу, служанка, в руках стопка чего-то белого – то ли постельное белье, то ли одежда.
– Мадемуазель Анна, вы уже проснулись? Давайте, я помогу вам умыться и одеться.
Вот те раз! О такой помощи говорил мне Арман? Неужели вот эта щебетунья и есть та, что поможет мне освоиться и выполнить задание?
– Герцогиня о вас уже спрашивала, сказала, как проснетесь, помочь вам и привести к ней. Я Бьянка, вы меня, конечно, не помните, мадам де Комбале приставила меня к вам.
Беспрестанно щебеча, Бьянка помогла мне умыться, а потом принялась одевать.
– Ах, какая у вас нежная кожа! Без единого прыщика и пятнышка. А талия тонкая, мало кто может похвастать такой талией. Затянуть потуже?
Вообще-то, было уже достаточно туго, но я все равно храбро кивнула:
– Да, пожалуй.
Кто бы еще сказал, что я теперь должна делать? Арман все же мерзавец! Забросить человека в XVII век, ничего толком не объяснив! Сорвать заговор Сен-Мара… где этот Сен-Мар, как к нему пробиться, и вообще, как жить в этом неведомом мне мире?
Я просто услышала насмешливый голос Армана: сама напросилась…
А вот выживу! Сейчас попрошу помощи у этой Бьянки и справлюсь.
Но ничего спросить не успела, Бьянка помогла обуть туфельки и, довольная результатом своих стараний, объявила:
– Хоть на бал! Вы красавица! Пойдемте, вас герцогиня ждет.
Жесткий корсет (хотя потом оказалось, что это вовсе не жесткий, а так себе – повседневный) стянул туловище, вокруг колыхалось несколько юбок, надетых одна на другую, тонкие туфельки ловко охватили ступни, на плечах шаль, вокруг шелест шелков… Я в XVII веке!
Идти недалеко, мы немного прошли по коридору и пересекли большую приемную. Потом я поняла, что и приемная тоже небольшая, это Малый Люксембург, а не Лувр или Пале-Рояль, вернее, тогда Пале-Кардиналь.
В ответ на легкое поскребывание из-за высокой двери раздался женский голос:
– Войдите.
Бьянка шагнула первой, сделала легкий книксен (черт, а как в те времена называли маленькое приседание?) и сообщила:
– Мадам, вы приказали привести мадемуазель Анну, как только она будет готова.
– Да, пусть войдет.
Я тоже присела, не слишком старательно, боясь поднять глаза на герцогиню глаза. Что я ей буду отвечать, ведь пока с Бьянкой обходилась односложными ответами: да и нет.
Мгновения, пока герцогиня разглядывала меня, показались вечностью. Я её тоже разглядывала из-под опущенных ресниц, а еще в большом венецианском зеркале в ажурной раме. Я читала о герцогине д’Эгийон, которую чаще называли мадам де Комбале, но во всех описаниях она пухлая блондиночка, весьма озабоченная тем, чтобы не упустить своей выгоды от близости с всемогущим дядей – кардиналом Ришелье, а передо мной сидела женщина, скорее, итальянского типа красоты. У этой герцогини было довольно узкое лицо, опущенные вниз уголки больших глаз, нос с заметной горбинкой, как у кардинала, и темные волосы.
Герцогиню подменили или Арман в чем-то ошибся? А если он вообще отправил меня не туда и я не в Париже времен Ришелье, а … бог знает где? Твердо решив в таком случае убить Армана после своего возвращения, я с ужасом поняла, что именно разглядывает герцогиня – лак на моих ногтях! Он светло-розовый, если не приглядываться, то не заметишь, но он был!
– Довольно. Оставьте нас, мы поговорим с племянницей.
Это не мне, служанки, завершив последние штрихи в наведении красоты своей госпожи, бесшумно удалились.
Мадам де Комбале сделала мне знак приблизиться.
– Как здоровье дядюшки Антуана?
Вот что я могла ответить, что представления не имею, кто он такой и жив ли вообще, а не только кашляет или нет?
– Как всегда, благодарю вас.
– А тетушка Мадлен по-прежнему чихает от табака, распугивая голубей на соседних крышах?
Не хотела бы я оказаться рядом с этой тетушкой во время чиха.
– Голуби просто перестали садиться на кровлю, заметив тетушку рядом, герцогиня. Так безопасней для птиц.
– О! – Она оглядела меня с ног до головы, усмехнулась и продолжила: – А ваш кузен Анри все так же не пропускает ни одной красивой мордашки в округе?
Я поняла, что от кузена Анри приличным мордашкам следовало держаться подальше, и скромно потупилась:
– Но, мадам, он обещал исправиться… – Как обычно?
– Как обычно.
Она откинулась на спинку кресла, с интересом разглядывая меня.
– О ком вы сейчас мне так вдохновенно врали? Дядюшка Антуан умер лет пять назад, тетушка Мадлен никогда не нюхала табак, а кузен Анри погиб на дуэли в позапрошлом году, хотя дуэли давно запрещены.
Желание придушить Армана собственными руками крепло с каждой минутой.
– Покажите мне ваши руки.
– Что? Простите, мадам, я не успела привести их в порядок… – Руки!
Разглядывая мой маникюр, герцогиня вдруг рассмеялась:
– Слава богу! Я думала, что это никогда не произойдет. Сознайтесь, минуту назад вам очень хотелось придушить Армана?
Я вскинула на нее глаза и призналась:
– И сейчас хочется.
Вот кто должен мне помочь освоиться и выполнить задание. Боже, какое счастье, что это не ловкая, но болтливая служанка Бьянка, а почти всемогущая племянница полностью всемогущего кардинала.
Позже я поняла, что никого всемогущего в этой Франции нет, разве только сам Господь, но он всемогущ везде. Все от кого-то зависели, тот же кардинал от короля, а король от кардинала.
Герцогиня д’Эгийон сделала мне знак, чтобы я повернулась вокруг своей оси: – Медленно, я должна посмотреть… Она явно что-то прикидывала.
– Мадам, – я осмелилась задать вопрос, – какой сейчас год?
– Он и это не сказал? Узнаю Армана, он неисправим. Осень 1641 года. Но об этом потом. Сначала о том, как вы выглядите и как себя ведете, потому что все может сорваться из-за одного только лака на ногтях. А потом поговорим, зачем вас прислали.