— Подождите-ка, — сказал Фет. — Авария на атомной станции? Максимум, что может быть, — это расплавление активной зоны реактора, бомба здесь ни при чем. Возможно, на станции произошел тепловой взрыв, как это было в Чернобыле, но детонировать там нечему. Станции так сконструированы, что ядерный взрыв просто невозможен.
— Сконструированы — кем? — спросил Сетракян, не отрываясь от книги.
— Ну, не знаю, — пробормотал Фет. — А что вы имеете в виду?
— Кем они сконструированы?
— Корпорацией «Стоунхарт», — сказал Эф. — С Элдричем Палмером во главе.
— Что?! — поразился Фет. — Но… ядерные взрывы! Зачем ему это понадобилось, если он и так близок к тому, чтобы захватить весь мир?
— Взрывов будет больше, — нараспев произнес Сетракян. Его голос и его дыхание, казалось, существовали отдельно друг от друга, речь профессора была совершенно бесплотной.
— Будет больше? — переспросил Фет. — Что вы хотите этим сказать?
— Будет еще четыре взрыва, — все так же нараспев произнес Сетракян. — Древние были порождены светом. Падшим светом. «Окцидо Люмен». И только этот свет может уничтожить их, вернуть в свое лоно…
Гус встал, подошел к старику и склонился над столом. Книга была раскрыта на иллюстрации, занимавшей весь разворот. Рисунок представлял собой мандалу, выполненную серебряной, красной и черной красками. Поверх рисунка Сетракян положил кальку, на которую он заранее нанес контур шестикрылого ангела.
— Это книга так говорит? — спросил Гус.
Сетракян закрыл «Серебряный кодекс» и поднялся на ноги.
— Мы должны вернуться к Древним, — объявил он. — Немедленно.
— Хорошо, — сказал Гус, хотя он был сильно сбит с толку таким поворотом событий. — Вернуться — чтобы отдать им книгу?
— Нет, — произнес Сетракян с горечью. В кармане жилета он нащупал коробочку с таблетками, вытащил ее трясущимися пальцами и даже умудрился открыть. — Книга обнаружилась слишком поздно для них. Гус прищурился.
— Слишком поздно, говорите?
Сетракян мучительно пытался выудить из коробочки таблетку нитроглицерина, но у него ничего не получалось. Фет взял старика за руку, чтобы убавить тряску, сам вытащил двумя пальцами таблетку и положил ее в морщинистую ладонь.
— Профессор, — обратился к нему Василий, — вам, должно быть, известно, что Палмер только что запустил новую атомную станцию на Лонг-Айленде.
Лицо старика приняло рассеянное выражение, взор устремился вдаль, словно он все еще находился под гипнозом концентрической геометрии мандалы. Затем Сетракян положил таблетку под язык, закрыл глаза и стал ждать, когда лекарство возымеет эффект над его бешено стучащим сердцем.
После того как Нора ушла со своей мамой, Зак долго лежал в грязи под узким карнизом, идущим вдоль стены южного ствола тоннеля Северной реки. Лежал, прижимая к груди серебряное лезвие. Нора вот-вот вернется, твердил себе Зак, и он должен прислушиваться к ее шагам. Это было нелегко, потому что его тяжелое дыхание заглушало все прочие звуки. Зак только сейчас понял, что у него жуткая одышка, и начал ощупывать карманы, пока не нашел ингалятор.
Он поднес его ко рту, сделал два пыха и тут же почувствовал сильное облегчение. Зак представлял себе дыхание в своих легких как человека, который запутался в сети. Когда Зак волновался, этот человек словно бы трепыхался в сети, тянул ее в разные стороны, а в результате еще больше наматывал на себя эту сеть, и ему становилось совсем тесно. Пых из ингалятора был все равно что порыв дурманящего газа, человек расслаблялся, обмякал, и натяжение сети спадало.
Зак убрал ингалятор и снова схватился за нож. «Дай ему имя, и он будет твоим навеки» — вот что сказал тогда профессор. Зак начал лихорадочно перебирать разные слова в поисках имени для ножа. Ему нужно было думать сейчас о чем угодно, только не о тоннеле.
У машин девчоночьи имена. У пистолетов — мальчишечьи. А какие имена у ножей?
Зак подумал о профессоре, о его старых переломанных пальцах, вспомнил, как профессор вручил ему это оружие.
Авраам.
Так звали профессора. Это и будет имя для ножа.
— На помощь!
Мужской голос. Кто-то бежит по тоннелю. Ближе. Ближе. Голос отдается эхом.
— На помощь! Здесь есть кто-нибудь?
Зак не сдвинулся с места. Даже не повернул голову, только скосил глаза.
Звуки изменились — это мужчина споткнулся и упал. Только теперь Зак услышал другие шаги. Кто-то преследовал человека в тоннеле. Мужчина поднялся и снова упал. Или его повалили. До этой секунды Зак не осознавал, насколько близко от него был призывавший к помощи человек. Ползя по рельсу, мужчина делал судорожные движения ногами, подвывал и нес всякую околесицу, как сумасшедший. Наконец Зак увидел его — темный силуэт во мраке тоннеля. Цепляясь за рельс руками, мужчина полз вперед, а ногами отбрыкивался от преследователей. Он был настолько близко, что Зак кожей чувствовал его ужас.
Настолько близко, что Зак взял «Авраам» на изготовку, выставив лезвие вбок.
Один из преследователей взвился в воздух и приземлился на спину мужчины. Его завывания пресеклись. Чья-то рука протянулась к лицу мужчины, влезла в рот и, вцепившись в щеку с изнанки, потянула ее наружу. Еще несколько рук впились в мужчину и потащили прочь, раздирая его плоть и одежду непомерно большими пальцами.
Зак почувствовал, что безумие, охватившее мужчину, распространяется и на него тоже. Он лежал под карнизом, и его трясло так сильно, что казалось — еще чуть-чуть, и он выдаст себя. Мужчина испустил еще один отчаянный, мученический стон, и этого было достаточно, чтобы понять: они — это были вампиреныши — своими ручонками утягивают его в том направлении, откуда пришли.
Заку надо было бежать. Ему надо было бежать вслед за Норой. Он вспомнил: как-то раз они с ребятами играли в прятки — поблизости от того места, где Зак жил раньше, — и он, зарывшись в траву за какими-то кустами, слушал, как водящий медленно отсчитывает цифры.
Его нашли последним, или почти последним, и вдруг он понял, что нет одного мальчика, самого младшего, который вступил в игру позже всех. Они немного поискали его, вразнобой выкрикивая имя, а потом потеряли к этой затее всякий интерес, посчитав, что мальчик просто вернулся домой. Вот только Зак так не думал. Он видел хитроватый блеск в глазах мальчика, когда они разбегались прятаться, — эдакое гнусненькое предвосхищение победы, которую он, преследуемый, вот-вот одержит, перехитрив преследователя. В тех глазах, помимо возбуждения от погони, было еще и знание — знание по-настоящему классного места, где можно спрятаться.
Классного — по мнению пятилетнего малыша. И тогда Зак понял. Он прошел до конца их улицы к дому одного старика, который имел привычку орать на детей, когда те, срезая путь, перебегали через его задний двор. Зак прямиком направился к лежавшему на земле холодильнику, который так и остался здесь, не убранный, в начале подъездной дорожки, после вчерашнего «мусорного дня», когда люди избавляются от всякого хлама. Дверцу уже сняли, но теперь она снова лежала на своем месте, поверх тыквенно-желтого агрегата. Зак откинул ее, приложив все силы — потому что герметическая прокладка сработала, — и там-то и обнаружился мальчик, который уже начал синеть. Каким-то образом, с почти что Халковской силой, к тому же удвоенной пылом игры, пятилетний малыш надвинул на холодильник дверцу и захлопнул ее над собой. Мальчик быстро пришел в себя, и он был в порядке, разве что сблевал на лужайку, когда Зак вытащил его, а старик появился в дверях своего дома и, конечно, принялся орать: «Прочь! Вон!»