Миссис Биттаси решительно сжала губы. Шаль, и особенно шуршащее платье, источали протест, который до боли жег ее изнутри. Она была слишком измучена, чтобы благоговейно внимать говорящему, но в то же время пребывала в таком замешательстве от нагромождения слов, половину из которых не понимала, что была не в силах подыскать немедленные возражения. Какой бы смысл ни крылся в репликах, какая бы коварная опасность ни таилась во фразах, они вплетались в изысканную речь, которая вместе с мерцающей темнотой незаметно опутывала всех троих, сидящих у открытого окна. Ароматы влажной травы, цветов, деревьев, земли добавляли своих нитей в эту сеть.
— Настроение, — продолжал он, — которое пробуждают у нас разные люди, основано на их скрытом восприятии нашей личности. Многое дремлет в глубине нас. Например, вы один в комнате, к вам входит другой человек: вы оба сразу меняетесь. Появление постороннего, даже без слов, вызывает изменение настроения. Разве не может настроение природы задевать и волновать нас по той же причине? Море, горы, пустыня, пробуждают страсть, радость, ужас в избранных, — Сандерсон перевел взгляд, как заметила миссис Биттаси, на хозяина дома и многозначительно посмотрел на него, — изумительные, пылкие эмоции, которые трудно передать словами. Откуда возникают эти силы? Не могут же они появиться из… неживого! Разве влияние леса, его странное владычество над определенными умами не выдает в нем жизнь? Она вне всяких объяснений, это таинственная эманация, исходящая от больших лесов. Некоторые люди даже сознательно вбирают ее в себя. Авторитет сонма деревьев, — он торжественно повысил голос при этих словах, — непререкаем. Один из нас, мне кажется, чувствует это особенно ясно.
Художник прекратил говорить, и в воздухе повисло напряженное молчание. Мистер Биттаси не предполагал, что разговор зайдет так далеко. Он не хотел видеть жену несчастной или испуганной и понимал с особенной остротой, что ее волнение достигло предела. Что-то подсказывало Дэвиду, что она на грани срыва.
Он попытался разбавить неприятные чувства, обобщив разговор:
— Господь владеет морем, оно — Его творение, — произнес он расплывчато, надеясь, что Сандерсон поймет намек, — и деревья тоже…
— Да, конечно, все огромное царство растений, — подхватил художник, — все служит человеку для пищи, укрытия и удовлетворения еще тысячи потребностей повседневной жизни. Разве не поразительно, что они, покрывающие огромные площади земного шара, со своей совершенной организацией, пусть и неподвижные, всегда, когда мы захотим, готовы отдать себя в жертву нам, и никогда им не представится возможность сбежать? Но пленить их все же не так легко. Один избегает собирать цветы, другой боится рубить деревья. И любопытно, что большинство лесных сказок и легенд темны, таинственны и зловещи. А лесные существа редко бывают веселыми и безобидными. Жизнь леса пугает. И до сих пор существует поклонение деревьям. Дровосеки — те, кто отнимает у деревьев жизнь, — люди, которым есть, отчего страшиться за свою жизнь…
Он внезапно осекся. Биттаси почуял что-то еще, прежде чем оборвалась речь. А жена, он знал, чувствовала гораздо сильнее. Средь тяжкого молчания, наступившего вслед за последними словами, которые заставили миссис Биттаси резко вскочить с кресла, все обратили внимание, как нечто движется по лужайке. Оно подходило бесшумно. Это было что-то большое, невероятно огромное вширь. И вверх тоже, затмив на мгновение небо, светившееся над зарослями тусклым золотом заката. Женщина после утверждала, что оно «кружилось», но, возможно, она имела в виду, двигалось «по спирали».
Она слабо вскрикнула:
— Все-таки пришло! Это вы привлекли его!
В волнении, испуганная и рассерженная одновременно, София обернулась к Сандерсону. Задыхаясь, она воскликнула, забыв о всякой вежливости:
— Я знала, что так случится, если вы не остановитесь. Так и знала. О! Оно пришло на ваши разговоры!
Голос дрожал от суеверного ужаса.
Но путаные, яростные слова лишь удивили обоих мужчин. Минуту ничего не происходило.
— Что ты имеешь в виду, дорогая? — встревоженно спросил муж.
Сандерсон промолчал. Все трое наклонились вперед, но мужчины остались сидеть, а миссис Биттаси бросилась к окну, пытаясь заслонить собой мужа. Она на что-то указала. Черный силуэт маленькой кисти будто прорезал золото заката, а желтая шаль, свисавшая с руки, застыла облаком.
— Вон там, за кедром, между ним и сиренью, — сдавленный голос утратил резкость. — Там… видите, оно опять поворачивается, уходит, слава богу!.. Уходит к лесу.
Голос стих до дрожащего шепота. И она повторила, с глубоким вздохом облегчения:
— Слава богу! Я подумала… вначале… что оно движется сюда… к нам!.. К тебе… Дэвид!
Миссис Биттаси отступила от окна, в ее движениях сквозила растерянность. Ощупью она искала в темноте кресло, чтобы не упасть, но супруг протянул руку, чтобы поддержать ее.
— Держи, дорогой, держи меня, пожалуйста, крепче. Не отпускай.
София пришла в «обычное состояние», по его словам. Он почти насильно усадил ее в кресло.
— Дым, София, моя милая, — поспешно заверил он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и естественно. — Да, и я его вижу. Это дым, его несет от домика садовника…
— Но, Дэвид, — в ее шепоте опять послышался ужас, — оно шумело. И сейчас шумит. Я слышу, как оно шелестит, — впрочем, какое точно слово она употребила, он не запомнил: «шелестит», «шипит», «спешит» или что-то подобное. — Дэвид, я очень боюсь. Это что-то ужасное! И вызвал его вот он!..
— Тише, тише, — прошептал муж, поглаживая ее дрожащую руку.
— Это ветер, — очень спокойно сказал Сандерсон впервые за это время.
В сумраке выражение его лица было не разглядеть, но в голосе не слышалось страха, только мягкость. При звуке его голоса миссис Биттаси опять резко вскочила. Биттаси подвинул ее кресло немного вперед, чтобы ей не было видно художника. Ошеломленный, он не знал, что сказать или сделать. Все это было в высшей степени странно и неожиданно.
Но миссис Биттаси была крайне напугана тем, что, как ей показалось, пришло именно из леса, огибавшего их маленький садик. Оно возникло неким таинственным образом и двигалось к ним с какой-то целью, крадучись, пытаясь обогнуть преграды. Но что-то его остановило. Оно не смогло миновать кедр. Как раз кедр, по ее сохранившимся впечатлениям, и преградил путь, не пустил дальше. Под покровом мрака лес вздыбился, как при морском приливе, нацелившись на домик, и это видимое движение было его первой волной. Так ей показалось… Как быстрое нарастание приливной волны на отмелях, так пугавшее и притягивавшее ее в детстве. Порыв некой чудовищной силы — вот что она почувствовала… И каждая клеточка ее тела инстинктивно восстала против этого, потому что оно предвещало беду. В этот момент она осознала личность леса угрожающе опасной.
Спотыкаясь, она отошла от окна с намерением позвонить в колокольчик и уловила, как Сандерсон — или ее муж? — еле слышно пробормотал себе под нос: