Я пожал плечами и ответил, что понятия не имею, но, по-видимому, нечто невероятно тяжелое.
По дороге в школу мы обсудили наши планы.
— Получив разрешение родителей, мы встретимся у моего дома в шесть тридцать и отправимся на ярмарку вместе, как четыре мушкетера. Это всех устраивает? — спросил я.
— Я не могу, — ответил Бен, накручивая педали рядом со мной.
В его голосе послышался зловещий звон колокола.
— Но почему? Мы всегда раньше встречались в шесть тридцать! В это время начинает работать карусель!
— Я не могу, — повторил Бен.
— Эй, Бен, что ты твердишь, как попугай, «не могу, не могу», объясни толком, что у тебя стряслось? — спросил Дэви Рэй.
Бен вздохнул, выпустив облачко пара в морозный воздух солнечного утра. На голове у него красовалась вязаная шапочка, щеки были красные, как помидоры.
— Просто не могу… и все. Не раньше семи часов.
— Но мы всегда встречаемся в шесть тридцать! — настойчиво продолжал гнуть свое Дэви Рэй. — Это наша… наша… — Дэви оглянулся на меня в поисках помощи.
— Традиция, — подсказал я.
— Вот именно! Точно, традиция!
— По-моему, у Бена от нас какие-то тайны, — заметил Джонни и развернул велосипед, заехав с другой стороны от Дэви Рэя. — Давай выкладывай, Бен, говори начистоту.
— Просто… ну, в общем, я не могу, и все.
Бен нахмурился и выдохнул в воздух очередное облачко пара. Похоже, играть в молчанку он больше не мог.
— В общем, в шесть часов у меня будет урок пианино.
— Что? — почти выкрикнул Дэви Рэй.
Ракета подо мной вильнула в сторону. На лице у Джонни появилось такое выражение, словно он только что пропустил удар наотмашь от Кассиуса Клея.
— Урок пианино, — повторил Бен. По тому, как он это сказал, мне моментально представились легионы самодовольных маменькиных сынков, восседающих за пианино, в то время как их умиленные матери поощрительно гладят их по головкам. — Мисс Гласс Голубая будет обучать меня игре на пианино. Мама с ней договорилась. Сегодня в шесть у меня первый урок.
Мы окаменели от ужаса.
— Но для чего это тебе, Бен? — спросил я. — Зачем твоя мама это придумала?
— Ей всегда хотелось, чтобы я научился играть рождественские гимны. Можете себе представить? Рождественские гимны!
— Господи! — сочувственно промолвил Дэви Рэй. — Мисс Гласс Голубая вряд ли выучит тебя играть на гитаре.
«Гит-таре» — вот как сказал он.
— Это было бы круто! А пианино… эх!
— Да сам знаю, — грустно пробормотал Бен.
— Все равно выход есть, — проговорил Джонни, когда мы уже подъезжали к школе. — Мы можем встретиться около дома сестер Гласс и поедем на ярмарку в семь вместо половины седьмого.
— Точно! — радостно кивнул Бен. — Так мы поспеем всюду.
Таким образом, все было обговорено, оставалось только уломать родителей. Каждый год мы отправлялись на ярмарку ровно в шесть тридцать вечера пятницы и развлекались там до десяти, и родители никогда не имели ничего против. Ярмарка была единственным местом, куда я и мои сверстники могли сходить в нашем городке вечером. Утро и день субботы были отданы чернокожим обитателям Братона, а субботний вечер на ярмарке — старшим ребятам. В десять утра в воскресенье на месте ярмарки уже была чистая площадка, если не считать нескольких кучек опилок, раздавленных стаканчиков и билетных корешков, которые уборщики всегда оставляют на месте ярмарки, словно псы, которые метят свою территорию.
День в ожидании ярмарки тянулся мучительно медленно. Луженая Глотка дважды назвала меня болваном и наказала Джорджи Сандерса, заставив его стоять у классной доски, упершись носом в нарисованный мелом круг. Лэдд Девайн был отправлен к директору за то, что нарисовал похабную картинку в тетради, после чего Демон за моей спиной шепотом поклялась, что Луженой Глотке это даром не пройдет. Я подумал, что ни за какие коврижки не согласился бы оказаться в шкуре Луженой Глотки.
Вечером, как только в небе начали собираться темно-синие сумерки и появился серп луны, я увидел огни Брэндиуайнской ярмарки из окон своего дома. «Колесо обозрения», очерченное кругом красных огней, уже вовсю крутилось. Центральная ось колеса сверкала гирляндами белых лампочек. Звуки музыки, смех и веселые крики неслись над крышами Зефира, достигая моих ушей. В кармане у меня лежали пять долларов — подарок отца. Приготовившись к морозу, я надел куртку с подкладкой из овечьей шерсти.
Сестры Гласс жили на Шентак-стрит, в полумиле от меня. Когда я добрался до их жилища, похожего на пряничный домик, которому могли бы позавидовать Гензель и Гретель, было уже без пятнадцати семь. Велосипеды Дэви Рэя и Бена стояли рядышком перед домом. Оставив Ракету у крыльца, я поднялся по ступенькам. За дверью вовсю колотили по клавишам пианино.
Послышался высокий, подобный звуку флейты, голос мисс Гласс Голубой:
— Мягче, Бен, мягче.
Я надавил на кнопку дверного звонка. Внутри мелодично зазвенел колокольчик и голос мисс Гласс Голубой произнес:
— Дэви Рэй, открой дверь, будь так любезен!
Когда он распахнул передо мной дверь, грохот пианино усилился. Увидев лицо Дэви, я понял: слушать, как Бен раз за разом пытается выбить пять одних и тех же нот, едва ли полезно для здоровья.
— Это, должно быть, Уинифред Осборн? — крикнула из гостиной мисс Гласс Голубая.
— Нет, мэм, это Кори Маккенсон, — отозвался Дэви Рэй. — Он тоже хотел бы подождать Бена.
— Пускай входит внутрь. На улице холодно.
Переступив порог, я оказался в гостиной, представлявшей собой самый жуткий кошмар, который только может привидеться мальчишке. Вся мебель выглядела хрупкой и шаткой, не способной выдержать даже вес голодного москита. На низеньких столиках были расставлены фарфоровые фигурки танцующих клоунов, детей со щенками и кошками на руках и тому подобная чушь. Серый ковер на полу обладал свойством навеки запечатлевать следы от ваших ботинок. Антикварный застекленный шкаф высотой, наверно, с моего отца хранил на своих полках целый лес разноцветных хрустальных бокалов, кофейные чашки с ликами всех президентов, больше двух десятков керамических куколок в кружевных платьицах и в довершение всего — около двадцати украшенных горным хрусталем декоративных яичек, каждое на четырех медных ножках. Во что превратятся все эти хрупкие вещицы, если какой-нибудь увалень случайно опрокинет это стеклянное сооружение? На пьедестале из мрамора с зелеными и синими прожилками покоилась открытая Библия огромного размера, не уступающая моему гигантскому словарю, с таким крупным шрифтом, что ее можно было читать с другого конца комнаты. Все казалось слишком хрупким, чтобы к нему прикоснуться, и слишком драгоценным, чтобы получать от него удовольствие; мне даже стало любопытно, как можно существовать в этом мире замороженной красоты. Само собой, в комнате стояло коричневое полированное пианино, над которым трудился Бен, а рядом мисс Гласс Голубая помахивала дирижерской палочкой.