Монстр поднимался из глубины, раскрыв челюсти, в которых сверкали гигантские зубы. Затем он замер. Перед зрителями предстало удивительно четкое изображение головы зверя с широко распахнутой огромной пастью, в которую затягивало Джиону. Несчастная девочка в беззвучной мольбе протянула руки к отцу.
— О господи… — прошептал О'Ши.
Тревор вскочил на ноги и проговорил:
— Кронос.
Ошеломленный Римус молча жевал свой попкорн.
А Аттикус… Аттикус смеялся.
Началось все с негромкого похихикивания, переросшего в гомерический хохот, и завершилось утробным ревом, перемежавшимся слезами и сопровождавшимся дикими взглядами. Раскачивая головою взад и вперед, он твердил:
— Я убью его. Убью его. Я его убью.
Аттикус подался к Тревору, и тот отпрянул назад. Трое мужчин молча смотрели на Аттикуса, и недоумение в их взглядах смешалось с опасением, не оказалось ли потрясение чересчур сильным и не спятил ли он. Наконец Аттикус слегка успокоился, но в голосе все же проскальзывали истеричные нотки:
— Какое еще оружие есть на субмарине?
Тревор на секунду задумался.
— Говорите правду, — сказал Аттикус, недвусмысленно давая понять, что ждет только искреннего ответа.
— Электрошоковые кабели, несколько высокоточных торпед и торпеда с небольшим ядерным зарядом, способная пустить ко дну авианосец…
— Она мне понадобится.
Тревор кивнул:
— Утром. Когда мы окончательно поймем, с чем вам придется столкнуться, вы сможете встретиться с монстром лицом к лицу, так сказать. И тогда сможете убить Кроноса.
Аттикус понимал, что Тревор прав, но клокочущая внутри ярость нуждалась в выходе. Он сможет сдержать ее на время, необходимое, чтобы как можно больше узнать о твари, но надолго его не хватит. В любой момент ярость может перехлестнуть через край, и до утра будет дотерпеть непросто.
— Но почему? Почему Кронос? — дрожащим голосом вопросил О'Ши. — Так ведь, помнится, звали верховное божество древних греков?
— Точно, — ответил Тревор. — Это имя вполне подходит: самое сильное и могущественное животное названо в честь самого могущественного из богов. Но я скорее назвал его так из-за внешнего вида.
— Кронозавр, [32] — сказал Аттикус.
— Именно.
— Но это не кронозавр.
— Ну разумеется. Кронозавр считался крупнейшей морской рептилией, но его длина не превышала сорока пяти футов. Наш же монстр мог бы спокойно им пообедать. Но форма головы и нижние плавники — точь-в-точь как у кронозавра. Быть может, они родственники. Или же мы имеем дело с эволюционировавшим представителем вида, который сумел пережить массовую гибель и протянул до наших дней в глубинах океана.
— Послушайте, — Аттикус прервал разглагольствования Тревора, — вам, наверное, очень интересно рассуждать тут о его происхождении, но это никак не поможет нам его убить. Нам надо узнать, где у него находятся жизненно важные органы, как он дышит. Вот что нам сейчас нужно. Чтобы умертвить его, мы должны понять, как он живет.
На борту катера Береговой охраны, залив Мэн
На палубе катера Андреа наслаждалась последними лучами заходящего солнца. Оно висело над самым горизонтом, на востоке уже потемнело. Небо с разбросанными по нему редкими облачками окрасилось в оранжевый, розовый и желтый цвета. Такое небо заставляет замирать сердца влюбленных, фотографов — хвататься за фотоаппарат, а верующих наводит на размышления о Боге. Но ни яркие краски закатного неба, ни приятный теплый ветерок не могли отвлечь Андреа от нелегких раздумий и притупить страхи.
Разработанный ею план был рискованным. Она собиралась, когда окончательно стемнеет, отправиться вплавь к «Титану» и под покровом ночи проникнуть на яхту. В распоряжении Андреа имелись суперсовременные ласты, которые позволяли повысить плавучесть и снизить сопротивление воды. Но это было весьма слабым утешением, поскольку два судна разделяло около полумили. Если «Титан» вдруг снимется с якоря, ей придется вплавь возвращаться на катер, лишь затем можно будет возобновить преследование.
Андреа содрогнулась, подумав: «И как только люди — тот же Аттикус, например, — могут постоянно торчать под водой?» Мысль о том, чтобы тайком пробраться на корабль и найти там человека, не будучи самой обнаруженной кем-либо, повергала Андреа в трепет. Она даже не была уверена, не оттолкнет ли ее Аттикус, если все же удастся его найти. Да, Коннер сердечно приветствовал ее возвращение, но Аттикус… Андреа не сомневалась, что, несмотря на годы, проведенные в спецназе среди крови и убийств, он за прошедшее после отставки время стал другим человеком, искренне любящим. И тем не менее приходилось признать: она не знает его теперешнего.
— Вы уверены, что хотите это сделать? — раздался голос капитана Кнехта.
С удивлением Андреа обнаружила, что уже совсем стемнело. Она была настолько погружена в собственные думы, что и не заметила, как исчезли последние краски дня. Она прямо посмотрела в глаза капитана и кивнула:
— Я должна.
— Вы понимаете, что, если что-то пойдет не так, если вас обнаружат, мы вынуждены будем отрицать нашу причастность к происходящему? — Кнехт вздохнул. — Как только вы покинете катер, вы будете предоставлены сама себе.
Андреа судорожно сглотнула:
— Я знаю.
— Мы отойдем чуть далее, чтобы дать им расслабиться. Но если они уйдут в нейтральные воды…
— …то, значит, обратно мне придется плыть дольше.
Кнехт улыбнулся:
— Намного дольше.
Направляясь на мостик, он сказал:
— Одевайтесь и ныряйте. Мы отойдем в два ноль-ноль. Пусть они думают, что мы возвращаемся в порт. — Он сделал паузу, оглянулся и серьезно произнес: — Надеюсь, что парень стоит того.
Сказав это, капитан удалился, оставив Андреа наедине с вновь нахлынувшими сомнениями.
— Я тоже надеюсь.
Ощущение абсолютной пустоты, которое испытываешь во время ночного погружения, всегда вызывало у Андреа мысли, что именно так должны чувствовать себя космонавты в открытом космосе. Разница только в том, что под водой наличествует внешнее давление. Холод и пустота, лишенная каких-либо признаков света, заставляют глаза напрягаться до появления разноцветных точек. Ночью морские глубины кажутся более зловещими, но то, что она ясно видела сегодня при свете дня, пугало много сильнее, чем ночные воды. Велико было искушение при виде раскинувшейся вокруг пустынной бездны передумать, уступить своим страхам, вернуться назад. Но Андреа отмела подобные мысли. Она представляла себя торпедой, неуклонно несущейся к цели, и упрямо плыла вперед и вперед, потеряв всякий счет времени. Страхи и сомнения исчезли. Напротив, она ощущала в себе прилив сил и непоколебимую уверенность. Она была уверена, что смогла бы, возникни такая необходимость, плыть всю ночь напролет. И лишь когда отчетливо послышались удары волн о борт судна, Андреа сообразила, что достигла цели.