Хотя на пребывание яхты Тревора в территориальных водах США и смотрели косо, все же его терпели из-за отсутствия против него улик. Если же появятся доказательства того, что на «Титане» хранятся бесценные предметы материальной культуры, даже Тревор Манфред со всем его влиянием не сможет ускользнуть от американских органов правосудия. Что попросту уничтожит его.
— Ты все обыскал на яхте?
Римус кивнул.
— На мониторах я ничего не видел. Матросы обыскали трюм, все каюты, каждый закуток. Она была одна.
Тревор проворчал что-то себе под нос и скривил рот.
— Не спускай с нее глаз. Проследи, чтобы она ничего здесь не увидела и ни с кем не контактировала.
— А если она попытается?
— Займи ее. Ты ведь, надеюсь, справишься с этим — я прав?
Римус кивнул.
На этом разговор завершился, и Римус направился в медицинский отсек. Там он нашел шприц, заправил его эпинефрином (или жидким адреналином) и двинулся в карцер, где содержалась пленница. Сейчас она лежала без чувств, вымотанная и израненная в схватке с Лорел, но после того, как он сделает инъекцию адреналина… о, она сразу придет в себя и будет бороться как чемпион — именно так, как он любит.
«Займи ее»… Черт побери, он может занимать ее хоть всю ночь!
Когда Римус спустился на нижнюю палубу и ступил на покрытый черными резиновыми матами пол, ему послышался за спиной какой-то шум. Он резко обернулся и приготовился схватить противника за горло своими могучими пальцами. Но никого поблизости не было. Он постоял с минуту, глядя на темную лестницу, и продолжил путь.
Идя по мрачному, пахнущему сыростью коридору, он решил, что должен во что бы то ни стало сломать эту дерзкую девку. Римус подошел к карцеру и заглянул внутрь через небольшое круглое окошко. Она по-прежнему лежала без сознания в своем туго облегающем фигуру гидрокостюме и выглядела до жути привлекательно.
«Это будет неслабо», — решил гаваец.
Он приставил большой палец к маленькому жидкокристаллическому экрану, соединенному с механизмом открывания замка. Через мгновение замок щелкнул и дверь открылась. Римус зашел внутрь, оставив ее открытой. Карцер представлял собой квадратное помещение площадью пятнадцать футов — вполне достаточно, чтобы вместить небольшую компанию арестантов; по трем стенам тянулись простые деревянные нары. Восемь галогеновых ламп, расположенных в углублениях потолка, заливали каюту ярким светом. Бедолагам, которым посчастливилось бы сюда угодить, предстояло страдать и от этого слепящего света, и от исходящего от ламп жара.
Утирая лоб, Римус улыбнулся и подумал: «Да, нам еще предстоит попотеть».
Он наклонился над Андреа, неподвижно лежащей на нарах. Медленно провел пальцем по ее ноге, задержался на изгибе бедра, где оно переходило в плоский живот. Похотливый взгляд Римуса блуждал по ее телу, пока не остановился на груди. Он подумал, что та окажется значительно больше, если освободить ее из обтягивающего тело гидрокостюма. Трепеща в предвкушении предстоящего развлечения, Римус вытащил из кармана гавайки шприц с адреналином и не раздумывая всадил иглу в ягодицу Андреа, которую лишь сейчас ощупывал.
Он мог бы снять с нее одежду, пока она находится без сознания. Забавно было бы наблюдать смущение женщины, когда она очнется и обнаружит, что раздета донага. Но Римуса больше возбуждала мысль о том, как он будет сам сдирать одежду с ее сопротивляющегося тела. Пока же действие адреналина не начало сказываться, руки насильника шарили по груди Андреа.
Он ласкал ее, все сильнее возбуждаясь, как вдруг перед глазами промелькнуло что-то черное и метнулось к его руке. Не успел Римус отреагировать на внезапное движение, как послышался противный хрустящий звук и мизинец обожгло страшной болью. Он все же был профессионалом, этот мерзавец, и, невзирая на боль в пальце, выпрямился, чтобы встретить противника. Но тот оказался проворнее: горло Римуса сжала стальная хватка.
Затем он почувствовал толчок под зад, не удержался на ногах и полетел головой вперед, врезавшись в белую металлическую стену. В глазах ослепительно вспыхнуло — после чего стало черно.
Андреа, задыхаясь, пришла в себя и села с широко раскрытыми глазами. Грудь высоко вздымалась при каждом вдохе — действовал адреналин. Яркий свет поначалу ее ослепил. Следом появилось ощущение крайнего неудобства от облепившего тело влажного костюма. Она часто моргала, пытаясь понять, где находится и откуда такой яркий свет. Мозг лихорадочно искал ответ, но мысли появлялись и сразу же исчезали, не позволяя сосредоточиться.
Затем Андреа уловила движение поблизости. Черное на белом. Колеблющаяся фигура. Склонилась над ней. На лице — выражение беспокойства.
— Ты как, в порядке? — спросил Аттикус.
Наконец зрение прояснилось, и Андреа увидела человека, ради которого и оказалась здесь. Озабоченное лицо его усыпали капли пота. Ощущения от удушающей жары были похожи на те, что испытываешь, лежа под электрическим одеялом.
— Жарко, — произнесла она, сев поудобнее. Внезапная острая боль в ребрах заставила ее поморщиться. — Похоже, я лихо отбила себе бока.
Когда Аттикус взял ее за руку и помог встать на ноги, мысли Андреа наконец пришли в порядок, и она все вспомнила. Прежде чем пойти с ним куда бы то ни было, она должна получить ответы на ряд вопросов.
Андреа выдернула руку и спросила:
— Почему ты меня избегал?
— Слушай, сейчас не время.
— Время. Или я никуда не пойду, а останусь здесь, чтобы помериться силами с этим здоровяком.
Аттикус вздохнул.
— Ну… я думал, что ты можешь попытаться отговорить меня от этой затеи.
Не такой ответ ожидала она услышать. Ну как могла бы она отговорить человека, одержимого желанием отомстить за смерть дочери, от совершения того, что он считал единственно важным и справедливым? Черты лица ее смягчились, когда она поняла, что Аттикус говорил чистую правду.
— Разве бы это было возможно?
— А ты помнишь коробочки?
Воспоминания, поначалу отрывочные, стали складываться во все более ясную картину. В самое первое лето, которое они провели вместе, еще детьми, Аттикус украл из подвала церкви целую кучу маленьких пластиковых коробочек. Это были крайне уродливые предметы коричневого и синего цвета с нарисованными на крышках цветочками — явно творения выжившей из ума девяностолетней старухи. Аттикус ходил с ними от дома к дому, продавая по доллару за штуку — намного дороже, чем они могли стоить реально. Однако он оказался удачливым торговцем и к концу дня заработал четырнадцать баксов.
Кульминацией его плана должна была стать покупка на неправедно заработанные деньги игрушек, однако Андреа обрушила на него поток упреков и обвинений, взывая к его чувству справедливости. В конце концов ей удалось уговорить приятеля вернуть деньги церкви, но так, чтобы не вызвать подозрений. В тот же день они посетили вечернюю службу и стоически продержались до самого конца. Когда начался сбор пожертвований, Аттикус положил на блюдо все четырнадцать заработанных долларов. Украденных коробочек никто не хватился — и церковь в итоге заработала на них много больше, чем если бы их выставили на продажу в церковной лавке.