– Ты уверен в его преданности?
– Здесь, на Востоке, ни в чем нельзя быть уверенным. Но это очень похоже на правду.
– Ты отличный воин, Приск. Как и твои друзья. Но ты не правитель Рима. И ты позабыл, что когда-то Пакор сговаривался с Децебалом, как лучше напасть на Рим одновременно. А вот я об этом помню.
– Стоит забыть о прежних союзах… К тому же Децебал мертв. – Еще не закончив фразу, Приск понял, что зря говорит все это: Траян не хочет никому дарить диадему Парфии.
– За гибель наших врагов! Они будут побеждены – это так же верно, как то, что мы пируем на берегу Тигра! – И Траян залпом осушил кубок.
Пришлось выпить и Приску.
* * *
Долю добычи легионерам в этот раз не выдали, зато выплатили жалованье, так что и Приск, и его друзья смогли разжиться на рынках Селевкии всем, что было нужно: Фламма накупил амулетов, которые должны были его защитить от вод великих рек, Кука – по дешевке мальчишку-прислужника лет пятнадцати, кривого на один глаз (потому и цена была низкой), зато крепкого, выносливого и, судя по всему, послушного, Малыш разжился новой сумкой и инструментами, а Приск – новым седлом для своего Урагана. Канес продал одного из коней, что они захватили во время атаки варваров на их стоянку, зато прикупил отличное седло и попону для своего скакуна. Он вообще души не чаял в лошадях и тайком признался Приску, что мечтал выступать возничим в цирке, но его не вязли. А он был готов пожертвовать своим добрым именем и смириться с тем, что окажется в кругу рабов и вольноотпущенников.
Кука советовал и Приску прикупить раба, хвалил услужливость своего Циклопа (как еще можно прозывать одноглазого?), советовал также поискать что-нибудь в подарок Корнелии. Этому совету военный трибун внял и посему приобрел золотое ожерелье с жемчугом. Стоило оно дорого, но жалованье трибуна куда более жалованья легионера, посему Приск мог позволить себе подобное мотовство.
И еще, скинувшись, заказали они мраморное надгробие погибшим фабрам, небольшой камень с надписью для Тарука и Дионисия. Пошли для этих целей деньги Тарука, что сняли с пояса убитого. Нашел Приск и караванщика, что должен был отвезти надгробия и установить там, где укажет им Клещ. Парень в схватке лишился четырех пальцев на левой руке, и теперь ему предстояла отставка по ранению – досрочная и без почета. Но Приск выхлопотал для фабра у Траяна отдельную награду.
* * *
Вслед за безропотно сдавшейся Селевкией попал в руки римлян и Ктесифон. День простояли легионы вокруг крепости, не начав даже толком осаду, разбив лишь лагерь. Высланные на разведку фабры сосчитали камни в стенах – так центурионы определили высоту лестниц, но штурмовать столицу Парфии не пришлось.
О, если бы дело дошло до штурма, то множество жизней забрал бы к себе Плутон в подземное царство – город этот считался неприступным. Построен он был так, как обычно строили крепости парфяне, – три круга стен – один внутри другого.
Центральная цитадель на самой вершине холма – называли ее парфяне кохандеш – крепость в крепости, она могла держать оборону, даже если нижние укрепления уже пали.
Второй круг предназначался для витязей, знати пожиже, ученых и учителей.
В третьем, внешнем, самом нижнем кольце теснились дома ремесленников. И хотя вся она была тоже обнесена стеной, эта третья крепость разграблялась достаточно часто. Но перед Траяном ворота Ктесифона открылись сами – за несколько часов до прихода римлян почти весь гарнизон бежал из крепости, и удерживать ее стало попросту невозможно. Как невозможно было уже вывезти многочисленные сокровища верхней цитадели. Хосров покинул Ктесифон одним из последних, с крошечным отрядом верных всадников. Бежал, бросив золотой трон и сокровищницу, и даже – собственную дочь вместе с красавицами-рабынями и кучей прочего добра.
Траян торжественно въехал в Ктесифон, и армия приветствовала его криками «Император!».
* * *
Несколько дней считали добычу, раздавали награды, грузили на повозки золото.
Траян колебался – выступать дальше в поход или остаться здесь до следующей весны. Из завоеванных земель он создал новую провинцию и назначил наместника. И первым сообщил о своем решении Пакору. Услышав слова императора, сказанные весело, Пакор заплакал – беззвучно и зло. Приск, наблюдая за стариком, не сомневался, что это – изощренная месть Траяна за прежнее желание Пакора сговориться с царем Дакии и выступить единым фронтом с ненавистным Децебалом. К слову – месть изощренная. Отныне никто не должен даже пытаться нанести удар в спину императору Рима.
Пакор, правда, попытался ссылаться на договор, выданный Приском, но Траян не стал его слушать. Ликорма же договор взял из рук евнуха, перечитал и презрительно покачал головой. В тексте речь шла лишь про обещание дружбы, но никак не о троне Парфии.
Наблюдая за унижением Пакора, Приск даже в какой-то миг пожалел старика.
Вечером, повстречавшись с Кукой (тот как центурион преторианцев вновь занял место подле императора), шепнул старому товарищу:
– Уверен, что прежде Пакор намеревался преданно служить Траяну и готов был отвергнуть предложения Хатры и план восстания. Но это было прежде. А теперь восстание неизбежно. Селевкия ударит нам в спину, едва наступит подходящий момент.
– И что делать? – спросил Кука.
– Постараться как можно быстрее отправить нашу долю добычи под надежной охраной в Антиохию. Обо всех новостях сообщай мне… боюсь, вернуться из Парфии будет труднее, нежели ее победить. И я не хочу возвращаться из этого похода с голыми руками.
Однако император не торопился награждать или что-то делить. Выдал нескольким особо отличившимся легионерам награды – в основном распорядившись о досрочной почетной отставке, ауксилариев пожаловал римским гражданством, опять же досрочно. А все добытое золото Парфии он отправил в Антиохию с требованием немедленно перевезти добычу в Рим, дабы сенаторы и народ Рима могли полюбоваться на диковины Востока во время грядущего триумфа…
Так что Приск и Кука зря раздумывали о том, как переправить добычу в Антиохию. Они получили не награду, а только обещание награды – по возвращении в Рим император должен был им выдать долю из сокровищ Ктесифона.
Один Менений получил то, что хотел. Траян пожаловал ему римское гражданство.
* * *
А император, захватив Ктесифон, загорелся желанием увидеть Эритрейское море [55] . На кораблях стал он спускаться по Тигру. Однако тут вдруг ощутил странную слабость, сонливость даже, и то ощущение молодости, что окрыляло его весной, внезапно покинуло Траяна. Он даже взял зеркало Плотины – одно из сокровищ, прежде принадлежавшее парфянской царевне, – и долго рассматривал свое лицо, смотрел и не узнавал себя: вместо полного сил воина, он видел отражение старика.
– Победы старят… – вздохнул император. – Вряд ли этот человек способен вынести еще и поход в Индию.