— Об этом не беспокойся. Я человек слова.
— А куда ты денешься.
Эти слова резанули его. «Куда ты денешься?» Куда надо, туда и денется. Никто не может ограничить его свободу. Никто не смеет ему указывать и учить. Он независим и сам знает, как жить. Такое обострение самолюбия он раньше не испытывал. Все происходило оттого, что он в последнее время начал испытывать дискомфорт. Перестал спать по ночам, раздражался по пустякам, и главное, что подкашивало его уверенность в себе, — он перестал понимать, что с ним творится и что творится вокруг. Его окружали сплошные тайны, мистические, непонятные, из ряда вон выходящие загадки. Будто над ним стояла какая-то третья сила, способная управлять его судьбой и подводить его к пропасти, как слепых на картине Брейгеля.
Он вновь взял в руки пистолет и повернулся лицом к Кате.
— А если я выстрелю?
— Вся деревня сбежится, сделай музыку громче.
Она засмеялась. Семен вынул обойму.
— Да, штука серьезная.
— А ты думал, я с пугачом ходить буду, когда ношу в сумочке такие деньги! Я умею за себя постоять.
— Да, ты баба не промах.
Он вставил обойму на место и передернул затвор.
— Роман, прекрати. Это не игрушка. Положи пистолет на место.
Он вытянул руку и нацелился ей в грудь.
— Нажал на спусковой крючок — и нет человека.
Катя криво усмехнулась.
— Если бы это было так просто. Туг одной храбрости мало. Нужна жажда свершения. Уверенность, фанатизм…
Она не договорила, он выстрелил. Выстрелил трижды, не забыв при этом сделать звук проигрывателя на полную мощность. Две пули легли в цель, третья, как он думал, вылетела в открытое окно. Катю снесло, будто на нее накатила огромная волна. Она отскочила назад, ударилась о стену и рухнула на ковер. Ее грудь была разорвана пулями в двух местах, кровь заливала белую шелковую блузку.
Добрушин отвернулся. Не глядя на труп, он подошел к столу и выпил несколько глотков коньяка прямо из горлышка.
Он еще не сознавал до конца, что сделал, но мысли бежали вперед. У него нет черной пленки, и он панически боялся того места, где хоронил своих женщин. За последние дни он так и не решился пройти в тот конец сада, откуда сбегали покойницы.
И что теперь ему делать?
Он вновь приложился к бутылке. Ему мешала музыка, которая держала его в напряжении. Добрушин остановил проигрыватель, ушел в дальний угол комнаты и сел в кресло. Алкоголь не действовал. Мышцы оставались скованными, а в голове мелькали эпизоды и лица погибших от его рук женщин. Нет, на этот раз он торопиться не станет. Слишком много ошибок им допущено. Он ходил по тонкой проволоке без страховки и боялся взглянуть вниз.
Ее нужно увезти из дома, и как можно дальше. Леса контролируются. Район на особом режиме.
Разумеется, для него лично никаких преград нет, но сколько можно дразнить голодных псов! Надо дать им передышку.
Добрушин собрался с духом и медленно подошел к лежавшей на ковре женщине. Мертвее не бывает.
Две черные дыры в груди пугали его. Впервые у него тряслись руки. Он повидал немало трупов на своем веку и к смерти относился философски, но сейчас он сам, своими руками оборвал жизнь человека. Почему этого не происходило, когда нож протыкал тело Ирины или когда он нанизал на нож Леночку? Вроде бы это не он их убивал, а безжалостная пружина. А тут ему пришлось целиться, как в тире. Нажал на спусковой крючок, и пуля разорвала грудь веселой жизнерадостной хохотушки. А по сути, сработала та же пружина.
У Добрушина разболелась голова. Он вернулся к столу и выпил еще коньяку, но, кроме ярости и злости на собственную беспомощность, ничего в его голове не родилось. Он сунул пистолет в сумочку и зашвырнул ее в дальний угол комнаты. Стопка денег осталась лежать на камине. Он долго смотрел на нее и не знал, что ему с ними делать. Почему они до сих пор здесь? Им пора исчезнуть. Или они пропадут после похорон? Таков ритуал. Нет, он трогать их не будет.
Добрушин склонился к полу и начал скатывать ковер, потом остановился, что-то сообразив, подошел к окну и, накинув конец ковра на покойницу, стал заворачивать тело в рулон. Он старался не смотреть на нее, пока она не скрылась в колючем ворсе залитого кровью ковра. Рулон получился небольшим. Пол покрывали несколько ковров размером два на полтора.
Подтащив рулон к дверям, Добрушин вышел в сад. Уже стемнело. Он сел в машину и подал ее задом к крыльцу. Открыв багажник, майор выбросил из него все лишнее и вернулся в дом. Когда он работал, то ни о чем не думал. Механические действия помогали ему отвлечься от глупых мыслей, нагоняющих страх. Он поднял с пола рулон и вытащил на крыльцо. Рулон не хотел сгибаться и влезать в багажник. Он взмок, пока ему удалось втиснуть непослушный куль и захлопнуть крышку.
Открыв ворота, Добрушин выгнал машину на улицу и свернул влево. Когда он вернулся закрывать створки, Ник-Ник уже слез с дерева с полной амуницией и двинулся вдоль кустов к противоположной стороне поселка, где в укрытии его ждал джип. Добрушин выключил фары и поехал вдоль улицы. Окна домов были погашены, поселок погрузился в сон. Сегодняшняя ночь подарила ему звезды и яркую луну. Через сотню метров машина едва не врезалась в дерево. Огромная береза перегородила дорогу. Добрушин выругался и начал разворачивать машину. Лицо заливал пот, и соленые капли лезли в глаза.
Он дергал машину то вперед, то назад, выкручивая баранку то влево, то вправо, боясь угодить в кювет, откуда без посторонней помощи не выбраться, а лишние свидетели ему не нужны.
Развернувшись, Добрушин поехал в обратном направлении. Через Жевнево к трассе пробираться дольше, но другого выхода не было. Машина скакала по ухабистой дороге и наконец выскочила на бетонку. Добрушин свернул влево и начал набирать скорость.
Гаишник вырос, как гриб. Он стоял на перекрестке возле своего мотоцикла и махал жезлом. Майор чертыхнулся, затормозил и вышел из машины. Казалось, он готов был вылить на капитана всю накопившуюся в нем желчь.
— Я ведь так и сшибить могу. Чем я тебе не понравился, капитан? Или от скуки палкой машешь?
— Не шумите, майор.
— Ох, признал все же?
— Вас весь район знает. И я здесь не от нечего делать стою. Придется вам в объезд ехать. В километре отсюда цистерна с бензином перевернулась. Возможно возгорание, и завалилась она поперек дороги. Шофер удрал. Наверняка нажрался как скотина. Ждем пожарных из Снегирей. Так что я не виноват.
Добрушин немного остыл.
— Ну и как мне ехать?
— Налево. Доедете до реки Истры, вдоль берега через дачные поселки и налево по бетонке до Жевнева, а там знаете.
— Сговорились все, что ли, — бурчал Добрушин, возврщаясь в машину. — Там дерево, здесь козлы пьяные. Не страна, а сарай для отходов.