– Леди Файф. – Королева Маргарет, положив руку на плечо мужа, потянулась к Элейн. Она была хорошенькой, изящной, веселой, еще совсем девочкой рядом с возмужавшим Александром; к лошадям она была равнодушна и относилась к ним исключительно как к способу передвижения. – Мы обязательно посетим конюшни, это успеется, но прежде я хочу представить вам моего последнего воздыхателя. – Хихикая, она указала на юношу, сидевшего у ее ног. – Дональд, это леди Файф.
Сын графа Мара был, как и его отец, высок, черноволос и необыкновенно красив. С безотчетным восхищением Элейн следила, как молодой человек со статью горного оленя медленно поднялся на ноги и склонился перед ней, поцеловав ей руку.
– Если вы завоюете его сердце, тетя Элейн, он напишет вам стишок, – добродушно хохотнул король. – Он засыпал мою жену своими творениями.
Кинув беглый взгляд на сердитое лицо графа Мара, стоявшего за спиной короля, Элейн улыбнулась молодому человеку. Дональд был на год или два старше короля, и она заметила, что он пользуется особым вниманием у большей части придворных дам.
– В таком случае мне придется безотлагательно заняться завоеванием его сердца, – рассеянно сказала Элейн. – Я люблю стихи, а мне уже давно никто их не писал.
Дональд смущенно поглядел на нее.
– Мое сердце принадлежит всецело королеве, миледи, – ответил он с достоинством. – Но если она позволит, я напишу вам самое прекрасное стихотворение на свете.
Элейн была заинтригована. В голосе юноши была сила, а спокойная уверенность, с которой он произнес эти слова, говорила о том, что перед ней вполне зрелый мужчина.
Маргарет засмеялась:
– Напиши, Дональд, прошу тебя. Я разрешаю тебе посвятить следующую сотню стихотворений леди Файф. У меня их уже слишком много. – Она поднялась, оживленно поглядывая вокруг, не замечая огорчения на лице молодого поэта. – Пойдемте в конюшни, мне надоела эта болтовня.
Когда свита последовала за королем Александром Третьим, граф Map подошел к своему сыну. Он знал, что Дональд пользуется особым расположением у дам двора, поощрял его дружбу с молодым королем и королевой и благосклонно относился к его успехам, но, увидев, как он склонился, чтобы поцеловать руку Элейн, он стал мрачен. Граф Map, отозвав сына в сторону, тихо пробормотал ему на ухо:
– Держись подальше от Элейн Файф, мой мальчик. Где бы она ни появлялась, от нее исходят одни несчастья.
– Я только предложил написать для нее стихотворение, отец. Вы же знаете, я служу королеве.
Уильям Map поднял глаза к небу, и стоявший рядом с ним лорд Бакан сочувственно улыбнулся ему. Мальчика уж слишком увлекала эта придворная игра в кавалеров и дам. Ничего, пусть потешится. Несколько месяцев в холодных северных горах с мечом в руке под ледяным дождем, хлещущим в лицо, быстро выбьют из него дурь.
VI
Элейн сидела в нише окна покоев, отведенных им в королевском дворце в Данфермлайне, и смотрела на серебристые воды протекающей внизу реки Форт. Малкольм был снова на совете у короля, где споры между Ментисом, Маром и Дервардом с каждым днем становились все ожесточеннее и упрямее. В эти часы ей полагалось находиться при королеве и дамах ее свиты, но в тот день она осталась в своих покоях, сославшись на головную боль. Элейн очень соскучилась по своим детям, оставшимся в Фолкленде. Колбану было уже три года, а маленькому Макдаффу только три месяца; он был вверен заботам кормилицы и Ронвен. Настроения при дворе за последнее время сильно изменились. К молодым королю и королеве присоединилась королева Мари вместе со своим новым мужем из Франции, и в воздухе повеяло холодом. Не было уже никаких ухаживаний, игривого хихиканья и шуток. Во дворце воцарились торжественность и церемонность. Как только Элейн появлялась перед королевой, ей казалось, что всюду за нею следуют недружелюбные, косые взгляды.
В замке было тихо; кроме Элейн, в покоях никого не было. Она отпустила слуг, а своих дам отправила в зал, к королеве. Впервые за долгое время Элейн осталась одна.
Оглянувшись, она поглядела в глубь притихшей комнаты; у нее перехватило дыхание. Это был он, Александр, ее Александр, он был рядом. Оказываясь в Данфермлайне, она всегда чувствовала, что там она ближе к нему, чем где-либо еще. Но именно тут он еще ни разу не приходил к ней. И вот теперь он здесь. Она ощущала его дыхание на своей щеке, легкое прикосновение к своей груди, его еле слышные, ласковые слова доносились до нее из полумрака. Немного сонная, разморенная от осенней жары, она послушно встала, подошла к кровати и стала расстегивать платье.
Элейн сочла тихий стук в дверь не чем иным, как продолжением своего полусна. Она лениво обвела глазами комнату и улыбнулась.
Второй раз стук раздался громче. И она уже не чувствовала присутствия Александра – он исчез так же внезапно, как появился. Элейн снова была одна. Быстро оправив платье, она позволила стучавшему войти.
Дверь отворилась, и из-за нее выглянул Дональд Map.
– Миледи Элейн? Мне сообщили, что вы нездоровы. Королева велела отнести вам мое стихотворение… – Он зарделся от смущения; его рука все еще лежала на кольце дверной ручки.
Раздражение, которое испытала Элейн с его появлением, мгновенно улетучилось. Улыбаясь, она жестом пригласила его войти. Александр, ее малютка Александр, был бы уже юношей такого же возраста, что и Дональд, если бы не умер во младенчестве.
– Как видите, я одна, и мне скучно. Я бы хотела, сэр, чтобы вы прочли мне свое стихотворение. – Ее призрачный возлюбленный был тут же забыт. Она не ощущала ни его присутствия, ни его боли, ни дуновения холода в покоях, всегда сопровождавшего его появление, когда так смело предложила молодому человеку сесть; ей даже не пришло в голову позвать компаньонку.
Дональд Map вошел в комнату и плотно закрыл за собой дверь. За поясом у него был пергаментный свиток, но, вытащив его, читать по нему он не стал – он помнил свое творение наизусть.
Элейн слушала. У него был проникновенный и богатый интонациями голос, а в словах были сила и красота. Она слушала, взволнованная и тронутая до глубины души, не зная того, что ее свидание с возлюбленным призраком прибавило блеска ее огромным глазам, что она словно светилась изнутри; кожа ее порозовела. При взгляде на нее Дональду на ум пришло сравнение с нежной дикой розой, раскрывающей навстречу солнцу свою дотоле скрытую прелестную сердцевину.
Он замолчал. Настала долгая тишина. Стихотворение в каких-то местах было слишком подражательным, кое-где не рифмовалось. Однако оно возбудило в обоих чувственное волнение, и у Элейн замерло сердце.
– Вы настоящий поэт, Дональд, – сказала она наконец. – Такие певцы пользуются отменной славой в моей стране.
Он мрачно улыбнулся.
– Поэтов почитают и в Шотландии, леди Элейн, но только если поэт не является старшим сыном графа. – Горечь, с которой он это произнес, никак не сочеталась с его красивым обликом и ясными светлыми глазами.
– Вашему отцу не нравится, что его сын поэт? – удивленно спросила она.