Наконец, Матильда повернулась и посмотрела на него.
– Трегерн действительно заслужил такого отношения, Уильям? – спросила она дрожащим голосом.
Он опустил бокал.
– По-моему, да, мадам.
– Он, мне показалось, ждал тебя в Аберхондду.
– Конечно, мы договорились там встретиться. Он полагал, что мы могли обсудить кое-что. Ха! Он меня недооценил!
– Не только он, я думаю, – с отвращением пробормотала она. – Ты подумал о последствиях? Трегерна многие любили, у него много влиятельных родственников.
– Он болтал, как трус. Он думал, ты могла остановить меня. Он думал, Гвенвин отомстит за его смерть. – Он отвернулся и сплюнул. – Сомневаюсь, что он настолько влиятелен, как думал.
– Слуга! – заорал он на мальчика, который стоял, слушая, раскрыв рот. – Помоги мне снять кольчугу до того, как отправлю тебя за Гвенвином, ты, чертенок! – Он захохотал, швырнув бокал о стену.
В ту ночь Матильда не могла сомкнуть глаз, лежа рядом с храпящим мужем. Сцена жалкой смерти Трегерна и жуткий хохот ее мужа постоянно возвращались к ней. Казалось, Уильяма не волновала ни смерть соседа и ее друга, ни нарушенное слово – он пообещал Трегерну, как выяснилось позже, безопасный проезд по его владениям, ни месть, которая, без сомнения, последует. Его тщеславие и высокомерие не знали границ.
И хотя это уже было не важно, она не могла не вспомнить, что он не раз спрашивал о ее здоровье в тот день. Когда же они, наконец, легли спать, он был мертвецки пьян.
Матильда оставалась неподвижной, облокотясь на стену. На ее щеках были слезы. На какое-то мгновение она с отвращением задумалась, остались ли следы чумы на ее теле. Вдруг, где-то на улице, она услыхала смех людей. Звук подействовал на нее как заклинание, освобождая от ужасного смрада, мерзости, страдания гипнотического транса. Она вздрогнула. Уильяму придется за многое ответить.
Марджьяд Гриффитс была на кухне, когда приехала Джо. Она озабоченно посмотрела на Джо.
– Вот опять ты плохо выглядишь, моя девочка, – сказала она. – Ну-ка заходи и садись. И ты, конечно же, выпьешь моего шерри. Я здесь одна. Ты слишком много ездишь на машине. Почему бы тебе не пожить здесь какое-то время?
Джо грациозно села на стул.
– Я бы с удовольствием, – сказала она. – Беда в том, что я сейчас одновременно работаю в двух местах. – Она глотнула шерри и закрыла глаза.
– Хочешь прилечь, девочка? Я приготовлю ужин позже. – Марджьяд пристально наблюдала за ней. Она видела, что Джо смертельно устала, сильно изменившись за те две недели с момента их первой встречи.
Джо медленно покачала головой.
– Вы верите в судьбу, миссис Гриффитс?
– Говоришь, в судьбу? – Марджьяд на минуту задумалась. Она взяла стул и села напротив Джо. – Ты имеешь в виду рок? Нет, не верю. Жизнь – это то, что ты создаешь сама. Мы не можем винить никого, кроме самих себя. Ты выглядишь подавленной.
Джо кивнула.
– Кажется, да. – Бездумно она взяла бутылку и наполнила пустой стакан. – Мне кажется, за мной охотятся.
Марджьяд удивленно подняла брови.
– Кто это?
– Женщина, умершая почти восемьсот лет назад.
– Ты хочешь сказать, что видела ее?
Джо нахмурилась.
– Она не привидение. Не какое-то сверхъестественное существо. Она – во мне. Где-то в мозгу – воспоминания… – Она поставила стакан и закрыла глаза руками. – Простите. Вы должно быть думаете, что я сумасшедшая.
Марджьяд покачала головой:
– Когда я в первый раз тебя увидела, я сказала Дорен, что ты чудно выглядишь. В тебе уэльская кровь, не так ли, и твоя манера говорить…
– Думаю, да.
– Такое случается с кельтами, нелегко тем, кто не может это контролировать, но ты должна научиться жить с этим. Не борись с тем, что в тебе, девочка моя. Прими это как дар Господень.
– Но я не предсказываю будущее, хотя, быть может, это еще хуже. Я вижу прошлое! В деталях!
– Значит, на это есть причина. Истину надо узнать, несправедливость – устранить. – Марджьяд резко встала. Она ушла в гостиную и минуту спустя вернулась. В руках у нее была старая Библия в кожаном переплете. – Молись, если можешь, Джо. Если не можешь, просто положи под подушку. Она отгонит плохие сны. Так, сейчас, мне нужно приготовить рагу, будет готово через час. Ты поднимись наверх, прими горячую ванну и выкинь все это из головы!
Ник лег на кровать в гостинице, снял галстук. Он вспотел. Рубашка была мокрой от жары. Он так устал, что даже не было сил пойти и постоять под холодным душем. Он закрыл лицо рукой.
Презентация прошла удачно; он должен ликовать. Утомленный, он слушал вой полицейской сирены пятнадцатью этажами ниже на Лексингтон-Авеню. Он почти заснул, когда раздался телефонный звонок. Он перевернулся на живот и поднял трубку.
– Ник? – это был Джим Грирсон. – Как все прошло?
Ник лег.
– Нормально. Я думаю, у нас есть надежда. Как ты?
– Я обедал с Майком Десмондом, как условились вчера. Я немного перед ним пресмыкался, а потом сказал ему, как на духу, какой он осел, что отказывается от самой перспективной фирмы в Лондоне только потому, что мы сделали выговор новому парню. Я сказал ему, что лично для него мы будем курировать новую компанию. – Он колебался. – Когда я говорил «мы», на самом деле я говорил «ты».
– Ну и? – пробурчал Ник, смотря в потолок.
– Он не очень доволен услугами, он получил от сам знаешь кого. Я полагаю, он ожидал, что они ухватятся за предложение, как только узнают о контракте, вместо этого, как он говорит, они подослали какую-то девчонку, кроме того, он сказал, что упустит случай быть обслуженным членом королевской семьи.
Джим хихикнул.
– Королевской семьи? – Ник наклонился вперед, достал графин с апельсиновым соком на столике у кровати. – Какой семьи? Только не говори мне, что принц Эдвард решил стать рекламным агентом.
– Нет, старик. Ты.
– Я?
– Твоя тайная жизнь. Ты хочешь сказать, ты не знаешь, что ее разоблачили? Да она во всех газетах. «Мейл» печатали ее в четверг, «Стандарт» – в пятницу.
Ник сел.
– Какая жизнь? Что ты несешь?
– Подожди, подожди. Сейчас найду страницу и прочитаю тебе. Будь ко мне снисходительным. Здесь сейчас полночь, и у меня был тяжелый день.
Ник лежал с закрытыми глазами, пока Джим читал статью. Он чувствовал себя обособленно, как будто человек, о котором говорилось, был кто-то другой. Он не удивился, даже не возмутился. Просто он очень, очень устал.
Когда Джим закончил, наступила пауза.