— Второй тост обычно пьют за родителей… — Витька замолчал, подбирая слово, — ушедшего. Я не видел родителей Аркадия. Но я знаю, что это замечательные люди, и я представляю как им сейчас тяжело. За них!
Рюмки снова сдвинулись. Третий тост выпало произносить мне. Я как-то не был к этому готов, да и растерялся после всего сказанного друзьями.
— Ребята. Я поднимаю этот бокал, закрытый хлебом, за друзей, за вас. Мне больно видеть, что я невольно принес вам такое горе. И я хочу выпить за дружбу — пока в мире есть дружба, жизнь продолжается!
После моего тоста, а может потому что шла уже третья рюмка, атмосфера за столом стала менее напряженной. Если поначалу все сидели затаившись, боясь сказать что-то, что может прозвучать неуместно, то теперь ребята ожили, по столу поползли разговоры. Семен достал свой неизменный фотоаппарат и сделал несколько снимков. Артур предложил выпить за сессию, и все его поддержали. Аленка и Ольга насели на Игорька чтобы он взял гитару и спел. Постепенно все разбрелись по квартире и я тоже вышел из-за стола, чтобы не оставаться одному.
В одной комнате пел Игорек, вокруг него сидели Аленка, Семен и еще кто-то. На кухне Руслан с горящими глазами что-то доказывал Лариске, а Лариска хихикала. На балконе курили, облокотившись на перила, слышались полупьяные голоса и смех — там кажется рассказывали анекдоты. В туалете кого-то тошнило.
В коридоре меня поймал Шуршик.
— О, з-здорово, Аркад.
— Привет, Шуршик.
— С-слушай, что-то я тебя х-хотел спросить…
— Что?
— Это… — Шуршик потупился. — С-слушай, ты ведь к-курсовую по с-сопромату уже сделал? У нас же в понедельник Косач будет принимать?
— Опомнись, Шуршик, у меня в понедельник похороны.
— Вот, и я про то же. У тебя с-случайно не второй вариант?
— Откуда ты знаешь?
— У меня как раз второй, а их всего два. С-слушай… если бы это… Ведь она т-тебе больше не нужна, ведь правда? Н-не мог бы ты ее… Ну в общем… — Шуршик совсем смутился и замолк.
— Отдать тебе мою курсовую?
— Вот было бы з-здорово!
— Ну и идеи у тебя возникают спьяну! Хорошо. Как нам пересечься?
— Я т-тебе вчера д-домой з-звонил, чтобы ты сюда принес… И это… Не было тебя… Ну давай я подъеду куда-нибудь… Как тебе удобнее…
— Ну давай в понедельник после похорон я заеду в институт.
— Аркад, а вот можно… завтра? Я бы тогда в п-понедельник сдал Косачу…
— Ну хорошо, завтра, — я вздохнул, мне не хотелось появляться дома до похорон.
Мы договорились встретиться в метро, и Шуршик отвалил. В гостиной запели нестройными голосами «Ой, мороз, мороз», и тут же раздался дурашливый вопль подвыпившего Баранова, перекрывший хор: «Ой, понос, понос, не понось меня-а-а-а!» Кто-то заржал, послышался возмущенный вопль Ольги, и Баранова выпихнули в коридор.
— А, Аркад! — обрадовался Баранов, увидев меня. — У меня к тебе дело на сто рублей. Ты же у нас ботаник, да?
— В смысле? — спросил я ледяным тоном.
— Ну ты это… Курсовую по сопромату как?
— Я ее уже Шуршику обещал.
— Блин, какая сволочь Шуршик! — возмутился Баранов совершенно искренне. — Все, накрылась медным тазиком сдача в понедельник!
— А о чем ты раньше думал?
— Ты ботаник, тебе не понять. Стоп. А что у тебя еще осталось?
— Могу тебе свою зачетку отдать.
— Да на хер она мне нужна! Чего ты такой злой и жадный? Конспекты есть по матанализу?
— Есть. Кроме одной лекции, когда меня Макаровна выгнала.
— Ура, живем! Забито! С тебя конспекты!
— Хорошо, у нас завтра стрелка в метро с Шуршиком, подваливай.
— Завтра я не могу! — огорчился Баранов. — Завтра у меня это… Личная жизнь намечается.
— Значит через Шуршика передам.
— Ага! — возмутился Баранов. — Он себе захапает!
— Ну это вы там с ним сами разбирайтесь.
— Ладно, разберемся. Спасибо тебе, ты меня выручил! — Баранов хлопнул меня по плечу и оглянулся. — Так, я забыл, где здесь сортир?
Он ушел. Из комнаты выполз Серега, лицо его было красным, он держался за стенку.
— А, блин, Аркадий! — произнес он заплетающимся языком. — Стой, послуш… Ик! Послуш… Вот скажи, вот я тебе друг?
— Друг.
— Прально! Пойдем выпьем.
— Я не пью.
— Ты охренел? Тебе завтра в гроб, а ты не пьешь?
— Не в гроб, а в мир иной. Я не пью.
— Ты меня обижаешь! — насупился Сергей. — Я тебе друг?
— Друг.
Сергей обнял меня за плечи, навалившись.
— А вот Лебедев — с-сука. Он про тебя знаш-ш-што говорил когда ты к нам на Новый год не приехал?
— Серега, прекрати.
— Ты-ы-ы… — Сергей помахал пальцем перед мои лицом. — Ты мне рот не затыкай, понял? Я тебе друг — ик! — каких поискать мало! Тебе завтра в гроб ложиться, а ты мне, живому, рот затыкаешь. Не дело это, понял? Пойдем с тобой выпьем!
— Я не пью.
— А я хочу! Имею право выпить с трупом друга!
— Я не пью. И я не труп, трупы в морге лежат — иди туда и пей.
— Ты дурак! — обозлился Сергей. — Тебе же там, в гробу, никто больше не нальет. Ик! Там ты таких друзей не увидишь!
— Ага, в гробу я видал таких друзей, — пробормотал я в сторону, но Серега все-таки услышал.
— Вот так да? Вот все с тобой понятно. Вот ты и прояснился весь, блин! — казалось Сергей обрадовался. — Вот ты такой всегда и был. Эгоист! Инди… идиви… видуалист… инди… инди… иди в задницу короче, козел рогатый!
Я решил, что на сегодня с меня хватит, отпихнул его и вышел из квартиры Глеба, тихо прикрыв дверь.
Дома были отец с матерью, они что-то готовили для предстоящих поминок. Мать постоянно плакала, отец выглядел подавленным, но держался. Я было вызвался помочь им что-нибудь нарезать или там повертеть мясорубку, но они отказались, и я пошел в комнату слушать музыку. Вечером мы тихо, по-семейному посидели за столом, только мать все время плакала и причитала. Но все еще было ничего, пока я не рассказал по Михалыча и историю с модулем. Отец возмутился и стал ругать меня что я такой лопух — по его мнению, я должен был плюнуть Михалычу в морду и уйти, хлопнув дверью, пусть сам доделывает модуль.
— Сынок, это что же, ты для нас будешь еще после смерти работать? — возмутилась мама. — И не вздумай!
— Модуль я доделаю, — сказал я угрюмо.
— Ни в коем случае! — заорал отец. — Я тебе запрещаю!
— Как мы себя будем чувствовать с этими деньгами? — закричала мама. — Что о нас люди скажут — что мы сына после смерти гоняли на работу?