Лежа навзничь в воде рядом с белым призраком «Сессны», я успокоил его, бывшего когда-то мной, вобрал в себя свои кости – свои голени и предплечья, свои ребра и свой череп. Беспокойным золотом сновали вокруг меня в прозрачной воде тысячи рыб – крошечные существа, семь дней вкушавшие от моей плоти.
Я подозвал их к себе и стал брать в руки одну за другой, вбирая в себя крошечные частички моего тела, хранившиеся в них, как драгоценные жемчужины – в раковинах.
* * *
Я стоял на берегу. Начинался прилив, вода понемногу заливала крылья. Я остался в Шеппертоне совсем один – если не считать вездесущих птиц и мертвой женщины – и все же не чувствовал себя одиноким, заброшенным: мои слившиеся половины словно составили вполне достаточное для этого города население.
Я ушел с пляжа, пересек лужайку, обогнул опустевший особняк. По дороге ко мне пристроился павлин, он с треском сложил и распустил хвост, а затем махнул крылом в направлении церкви. На крышах не было свободного места от птиц, они слетелись сюда со всего Шеппертона – распаленные зрители в ожидании последнего выхода матадора.
По дороге к ризнице я пересек кладбище. Здесь все заросло выплеснутыми мной/Цветами, их красные копья качались на уровне моего плеча. Скоро и они, как я когда-то, разбросают свое семя среди могил. Я стоял в дверях и смотрел на Мириам, лежащую посреди ризницы на стеклянном стенде. Свет моей кожи заливал стены, покрывал древние кости крылатого человека золотой, сверкающей патиной.
Я сорвал с себя последние лохмотья комбинезона и швырнул их на пол. Мне вспомнилась Мириам, как она гладила около клиники молодые бутоны, прижимала их головки к своим бедрам, словно пытаясь соблазнить луг. Сейчас она выглядела ничуть не старше троих своих подопечных, ее рот и щеки были такими же нежными, как при жизни.
Я изливал на Мириам тепло своей пылающей кожи, точно так же как на пляже я согревал бывшего мертвого себя. Я думал о существах, отдавших мне свою жизнь, об оленях и старом шимпанзе. Взяв Мириам за плечи, я вливал в нее все, мне дарованное, мою первую жизнь и вторую. Если я смог воскреснуть из мертвых, я смогу воскресить и ее.
Я чувствовал, как истекает из меня жизнь. Моя кожа померкла, в ризнице стало темно. Я снова отдавал себя, в последний раз. Теперь мне едва хватит сил, чтобы послать Мириам в путь, после чего я вернусь на берег, в древнее отложение.
Я почувствовал, как она шевельнулась. Ее рука коснулась моей щеки.
– Блейк!.. Ты разбудил меня. И что это я здесь уснула?
– Блейк, а не можем мы остаться? Здесь так красиво.
Мы стояли на кладбище среди сверкающих цветов. Мириам со смехом вскинула руки к солнцу:
– Еще немножко? А, Блейк?
Над нашими головами порхала стайка колибри. Мириам шагала легко и уверенно, смотрела на мир живыми глазами восторженной школьницы. Омоложенная двумя днями смерти, она казалась в этой скромной приходской церкви экскурсанткой из некоего нового, молодого мира.
– А где все? Где мама и отец Уингейт?
– Они уже ушли. – Я вел ее по проходу между могилами к воротам кладбища. – И Старк тоже, и дети, и все остальные. В городе не осталось никого, кроме нас с тобой.
Я уже готовил себя к расставанию. Я знал, что Мириам скоро перейдет в мир, для которого Шеппертон – не более чем скромная, пусть и ярко меблированная прихожая. Я прижимал ее обнаженные плечи к своей груди, вдыхал горячие запахи ее тела, пересчитывал родинки на ее коже, крупинки засохшего ушного воска. Мне хотелось навечно оставить эту юную женщину здесь, украшать ее волосы венками из цветов, взошедших из моей страсти. Но птицы все слетались к нам и слетались. Они сидели на каждом подоконнике и карнизе, теснились на крышах киностудии. Я снова почувствовал, что город смыкается, сгоняет птиц к своему центру, к нам. Огромные кондоры посматривали уже вверх, ежесекундно готовые занять свое место в небе.
– Мириам, тебе пора.
– Я знаю, Блейк. А ты пойдешь со мной?
Мириам тронула мой лоб, словно проверяя температуру, – школьница, играющая во врача. Каждая минута, проведенная здесь, делала ее на год младше. Она нагнулась и подхватила ладонями маленький клочок черных слипшихся перьев с болтающейся на длинной шее головой – дрозденка, обессиленного необычным воздухом.
– Блейк, а он сможет улететь?
Я взял у нее птенца и зарядил его своей энергией. Из моих рук рванулась крупная, с фрегата размером, птица; в тот же самый момент недвижный воздух ожил. Над кладбищем взметнулся миниатюрный смерч. Красноголовые копья хлестали нас мягкими наконечниками, торопили в небо. Мириам сражалась со своими волосами, вскинувшимися вверх, в кружение перьев и цветочных лепестков.
Вихрь метался среди могил, как огромный волчок, подгоняемый и раскручиваемый тысячами крыльев; птицы поднимались в небо. Мириам покачнулась, и я схватил ее за руки:
– Пора, Мириам! Пора улетать!
Мы обнялись, вбирая друг друга в себя. Я чувствовал ее крепкое тело, ее нежные губы в моих губах, ее груди на своей синяками покрытой груди.
– Блейк, возьми их с нами! Всех, Блейк, даже мертвых!
Сплетенные вместе, мы влились в облако существ, заполнившее небо над кладбищем. Мы плыли в живом воздухе, поднимались долгими тропами солнца.
Мы позвали с собой птиц, желанных гостей на воздушной свадьбе. Мы расходились и снова сливались в просторе, озаренном тысячецветными перьями птиц, – армада пернатых химер, парившая над крышами оставленного города.
Глядя на крошечные машины, ползущие по далекому шоссе, я выпустил Мириам из себя и украсил ее крыльями альбатроса. Она, в свою очередь, украсила меня клювом и когтями кондора.
Везде, куда ни кинешь взгляд, в воздух вздымались несметные сокровища жизни. Без сожаления покидая родную среду, вырывались из реки рыбы серебристыми струями перевернутого водопада. Над парком воспарило трепетное стадо робких оленей. Полевки и белки, змеи и ящерицы, мириады насекомых – все они неукротимо стремились вверх. Растворяясь в этих воздушных легионах, мы с Мириам слились в последний раз. Вбирая их в себя, я химе-ризовался, стал общим кратным всех существ, проходивших через портал моего тела в высший мир. Из моей головы струились потоки химерических существ. Я растворялся в этих сливающихся и разделяющихся формах, объединенных единым пульсом, бесконечнокамерным сердцем бесконечно огромной птицы, частями которой мы стали.
Под конец к нам поднялись и мертвые, вызванные из кладбищенских могил, из праха пустынных улиц, из рек, болот и заброшенных ям. Землю окутали мрачные миазмы, воздушный саван, грозивший погубить небо и деревья, однако его тут же озарили, рассеяли светильники паривших над ним живых существ.
В последний момент я услышал голос Мириам. Она удалялась от меня, от сверкающих врат, которыми уходили к солнцу все эти существа, наименьшие и высшие, живые и мертвые.