Ноги у Джима уже отваливались от усталости, но он по-прежнему стоял, вцепившись в кабину, когда грузовик на полной скорости вырулил на финишную прямую к воротам лагеря Усун. Про себя он решил, что японские самолеты на равнине Янцзы — добрый знак, и теперь он наверняка вскоре увидит родителей. Их обогнал маленький одномоторный истребитель и, несомый золотистым подбоем крыльев, вскарабкался в послеполуденное небо. Джим поднял руки в стороны — солнце тут же залило крышу кабины, покрытую пятнами камуфляжной краски, которая перепачкала ему ладони и запястья, — и представил, что он тоже самолет. За его спиной голландка тяжело рухнула на пол кузова. Она лежала у ног отца, а доктор Рэнсом и японец-охранник пытались поднять ее и усадить обратно на сиденье.
Они проехали по деревянному мостику через рукав искусственного озера, мимо выгоревшего остова загородного клуба: не сгорели только псевдотюдоровские балки из крашеного железобетона. На мелководье лежал корпус прогулочной яхты, сквозь палубу пророс тростник; впрочем, тростниковые заросли разбрелись теперь и по всему пляжу, вплоть до самого пепелища.
Впереди военный грузовик как раз свернул в ворота заброшенного скотного двора, на котором, судя по всему, недавно отбушевал еще более страшный пожар. У караулки лениво прохаживались несколько японских солдат и следили за тем, как рабочие-китайцы разматывают колючую проволоку и прибивают ее к сосновым столбам. За караулкой стояли склад стройматериалов, окруженный штабелями досок и горбыля, и бамбуковый навес, под которым отсыпалась на циновках возле печки-буржуйки еще одна бригада китайцев.
Грузовик остановился возле караулки; водитель и заключенные окинули взглядом открывшуюся им безрадостную перспективу. На месте бывшего скотного двора явно устраивали лагерь для гражданских лиц, но заключенных здесь начнут принимать не раньше чем через несколько месяцев. Джим сидел между Бейси и доктором Рэнсомом и злился на себя за нелепую уверенность в том, что его родители окажутся в первом же попавшемся им по дороге концлагере.
Между японцем-водителем и дежурным сержантом, ответственным за строительство лагеря, завязался продолжительный спор. С самого начала было ясно: сержант решил для себя, что ни грузовик, ни прибывшая с ним партия перемещенных лиц попросту не существуют. Он вышагивал взад-вперед по деревянной веранде караулки и задумчиво помахивал сигаретой, не обращая внимания на протесты водителя. Наконец он указал на заросший крапивой участок земли с внутренней стороны от ворот, который, видимо, счел ничейной территорией между лагерем и внешним миром.
Доктор Рэнсом медленно оглядел обширное пространство, сплошь в пеньках от сгоревших столбов, обугленный лабиринт, в котором когда-то сортировали скот.
— Не может быть, чтобы это и был наш лагерь. Если только они не хотят, чтобы мы сами же его и отстроили.
Из-за воротника матросской куртки вынырнули бескровные уши Бейси. Ему едва хватало сил на то, чтобы сидеть более или менее прямо, но малейший признак открывающихся «возможностей» не мог не пробудить в нем интереса.
— Усун? Тут могут оказаться для нас кое-какие перспективы, доктор… мы все-таки первые сюда приехали…
Доктор Рэнсом снова взялся было помогать госпоже Хаг встать с пола, но охранник-японец тут же махнул в его сторону стволом винтовки и указал на место. Сержант стоял по колено в крапиве и глядел через задний борт на изможденных пленников. Старухи-миссионерки в лужах мочи лежали у ног своих мужей. Мальчики-англичане притиснулись поближе к Бейси, а госпожа Хаг положила голову на колени к отцу.
Джиму вдруг вспомнились мама и долгие счастливые часы, проведенные у нее в спальне за бриджем. В носу у него засвербело от слез, и он сглотнул их, освежив пересохшее горло. Может быть, доктору Рэнсому тоже не помешало бы научиться плакать? Он смотрел на тлеющий кончик сержантской сигареты, на мерцающий сквозь сумерки теплый зев печки-буржуйки. Бригада китайцев, работавших над возведением ограды, снялась с места и двинулась к бамбуковому навесу.
— Джим, ты уже всем успел надоесть, — предупреждающим тоном сказал доктор Рэнсом. — Сиди смирно, а не то я скажу Бейси, чтобы он тебя продал японцам.
— Вот я им сдался! — Джим вывернулся у доктора из-под руки и снова встал на колени за кабиной водителя. Раскачиваясь взад-вперед, он стал смотреть, как сержант ведет обоих японцев в караулку, где солдаты уже успели сесть за ужин. На освещенном керосиновой лампой столе стояли бутылки с пивом и рисовым вином. У печки присел на корточки кули и принялся раздувать угли, пока они не раскалились добела; по воздуху поплыл густой запах разогретого жира.
Джим должен был так или иначе привлечь к себе внимание японцев. Он знал, что солдатам нет до незваных гостей ровным счетом никакого дела, и они просто-напросто оставят их здесь на всю ночь. А утром сил на то, чтобы добраться до следующего лагеря, у заключенных уже не останется, и в результате их попросту вернут обратно в Шанхай.
Вечерний воздух воцарился над сгоревшим скотным двором. Китайские кули закончили ужинать и сидели теперь под своим бамбуковым навесом, пили рисовое вино и играли в карты. Японцы в караулке пили пиво. Над Янцзы взошли сотни звезд, и вместе с ними — бортовые огни японских самолетов. В двух милях к северу, за цепочкой погребальных курганов, Джим заметил огни японского сухогруза: корабль шел к морю, и его белые палубные надстройки плыли над сумеречными полями подобием призрачного замка.
От одной из миссионерок шла густая вонь. Ее муж сидел на полу, рядом с нею, опершись спиной о ноги доктора Рэнсома. Стараясь не упустить из виду сухогруз, Джим перебрался на крышу кабины. Он сидел там и смотрел, как корабль ускользает в ночь, а потом поднял голову и стал разглядывать звезды. Он уже год как задался целью — еще с прошлого лета — выучить основные созвездия.
— Бейси… — У Джима закружилась голова; ночное небо стремительно опрокинулось ему прямо в лицо. Он потерял равновесие и упал на крышу кабины, чуть-чуть не докатившись до края, потом сел — как раз вовремя, чтобы увидеть, как из караулки выходят водитель и несколько солдат. В руках у них были бамбуковые трости, и Джим решил, что они собираются избить его за то, что он сидел на крыше. Он мигом скользнул в кузов и лег на полу, рядом с голландкой.
Водитель открыл задний борт. Борт с грохотом упал, и японец звучно провел тростью по закрепленным на нем цепям. Он стал кричать на заключенных и жестами приказал им выгружаться. Госпожа Хаг и оба старика при помощи доктора Рэнсома спустились в крапиву. Потом, вместе с Бейси и мальчиками-англичанами они пошли вслед за солдатом к складу пиломатериалов. Обе миссионерки так и остались лежать на грязном полу. Они были все еще живы, но когда доктор Рэнсом попытался вернуться за ними, водитель замахнулся на него тростью и отогнал от машины.
Джим, стараясь не наступать в лужи, подошел к краю кузова и спрыгнул на землю. Он уже собрался было бежать вслед за доктором Рэнсомом, но тут водитель схватил его за плечо и указал на застывшего на крыльце караулки сержанта. Сержант стоял, освещенный со спины светом керосиновой лампы, и держал в руках маленький мешок, так, словно это была дубинка с залитым в тяжелую часть свинцом.