— Отчего же, вполне понятно.
— Вот потому Давид и отправился к меджлису. Он знал, что саахи с фузяиами никого не выпустят, и сказал: его долг помочь единоверцам не впасть в грех, не осквернить себя. Это же так просто! Просто! — Гюльчатай почти плакала. — Иначе было нельзя! А жестокие люди их все равно не пустили.
— Но… Понимаете, дело в том, что… как бы это сказать… — замялся Баг.
— Говорите как есть. — Гюльчатай посмотрела ему прямо в глаза. — Вы честный, искренний человек, я это чувствую, а понимание придет через слова.
— Появление вашего брата с его грузовиком вполне можно было истолковать так, будто ему и его единоверцам просто безразличны другие. Саахи. Фузяны. Любые. Вообще та проблема, из-за которой весь этот сыр-бор, ну — в меджлисе. Проблема смешная, но люди-то переживают всерьез! К серьезным переживаниям всегда надо относиться бережно. А Давид явился на площадь, будто заботясь исключительно о своих. Не так?
— А кто еще о них позаботится? Кто еще поймет их так, как это могут сделать только свои?! Не мы же придумали, что меджлис должен голодать. Не про нас этот их трактат!
— Да ведь представителями меджлиса ваших единородцев избрал весь тут живущий народ, они же правят им наравне с остальными избранниками — стало быть, им надо разделять с народом и все его заботы. Не то какие ж они представители и правители?
— Да, но…
Они уже были неподалеку от «Приюта горного ютая» (благодаря стараниям Гюльчатай путь пролегал по тихим окраинным улочкам, и встреч с погромщиками им удалось избежать). Но тут совсем близко, за углом, грянул ослепительный звон бьющегося стекла, а потом раздались крики и грохот.
— Вы заходы сзади! — неслись вопли. — Чэрэз черны ход! А мы отсюда!
— Га-а-а-а!!!
— А! Они бьются!
— Зар-рэжу!!!
— Давид!!! — тонко вскрикнула Гюльчатай, рванувшись вперед.
Навстречу вылетел высокий саах: в развевающемся халате, со здоровенной палкою — уже не посохом, но полноценной жердиной, — и Гюльчатай, столкнувшись с ним, с коротким воплем упала наземь, а палка, которой орудовал горец, со всего размаха обрушилась на оброненную ютайкой сумку.
Следом показались и другие погромщики — кто с дрекольем, кто даже с обнаженными кинжалами, кричащие и возбужденные. Жгучее желание разнести все на своем пути явственно читалось на их бородатых лицах.
— Громы! Бэй акупантыв! Убирайс! — орали эти радушные гостеприимные люди. В ближайшее окно полетел камень. Брызнуло стекло. В доме испуганно закричали.
Баг выхватил из-за пояса меч и, не извлекая клинка из ножен, тремя ударами, почти не глядя, поверг наземь самых ретивых, в том числе и здоровяка с жердью. Потом метнулся к недвижной Гюльчатай.
А топот множился: за передовым отрядом следовали другие борцы за справедливость — видимо, к осаждавшим «Приют горного ютая» подоспело подкрепление.
— Беседер… — Гюльчатай с трудом подняла голову. — Беседер…
Баг обернулся — и вовремя: на него, угрожающе воздев жердины, наступали четверо, а за их спинами теснилась, гомоня и размахивая палками и кинжалами, плотная толпа. По рассеченному лбу одного горца уже вовсю стекала кровь, жутко заливая лицо.
Да, шутки кончились. На брусчатке расплющенным блином лежала окровавленная сумка и из нее незряче глядела высокородная кошка Беседер.
Баг выпрямился и стряхнул ножны с меча.
Давно сдерживаемая ярость стучала в виски тяжким молотом. Красная пелена гнева застила взор.
— Стоя-а-а-ать! — выдохнул Баг, прочертив по камням кончиком меча: посыпались редкие искры. — Стоя-а-а-ать…
— Беседер… — тихо плакала стоявшая на коленях подле своей любимицы Гюльчатай.
Горцы притихли. То ли на них подействовал вибрирующий от ярости голос ланчжуна, то ли их горячие головы отрезвил блеск древнего меча, то ли они малость опамятовались, увидев столь почитаемого ими «кыс-кыса», взаправду убитого в суматохе, — а может, свою роль сыграло все вместе, — но они остановились, а палки начали опускаться.
— Что ж вы делаете? — глядя на них налитыми кровью глазами, страшно выдохнул Баг. — Что же это вы делаете, люди?..
— Зачем встали? А ну, вперед! Прогоним захватчиков из нашего Теплиса! — раздался вдруг знакомый голос: среди горцев появился тот самый давешний безбородый оратор с площади. Усики, странно холодные глаза… Точно он. — Не остановимся, пока не выметем оккупантов туда, откуда они к нам явились! Не остановимся! Сейчас или никогда! А слышали вы, что творилось в меджлисе? Пока они там для телевизора нас лицемерно мирили, дурили нам голову своим «все народы — братья», здесь, на площади, они со своими булками лезли в зал! На словах говорят, что народы равны, а на деле для них есть один-единственный народ — они сами! С одной стороны — они, а с другой — все остальные, которые и впрямь равны, потому что не народы мы для них, а просто стадо!
— Га-а-а-а!!! — вновь закипели подзаряженные горцы. — Бэй! Курушы! Га-а-а-а!!!
«Сначала порублю палки, — хладнокровно и чуть отстраненно подумал Баг. — Потом набью морды. А вот этот… а этот скорпион пойдет со мной…»
Но осуществить свои намерения Баг не успел: грозный звериный вопль перекрыл угрожающие крики двинувшихся было на ланчжуна теплисцев — и вопль этот был исполнен столь искренней беспощадности, что кто-то в задних рядах от неожиданности сронил прозвеневший на брусчатке кинжал; вопль был короткий, но до того дикий, можно сказать — нечеловеческий, что горцы невольно попятились, в ужасе высматривая, кто это орет; однако ж смотреть надо было под ноги, потому что из-за Баговой спины, понизу, вылетела рыжая лохматая молния и, яростно вращая хвостом толщиной с полено, с утробным завыванием ринулась на погромщиков, причем столь стремительно, что они отреагировали, лишь когда несколько человек с криками боли уже повалились наземь с разодранными ногами.
Судья Ди вступил на тропу войны.
Горцы заметались, вскрикивая, толкая и давя друг друга, — пытались уберечь ноги, а между ними с почти неуловимой для глаза скоростью носился не пренебрегающий корнями александрийский фувэйбин и драл, драл, драл все корни, до коих только могли дотянуться его честные когти.
Глухо стучали о камни забытые палки.
Брусчатка оросилась кровью.
— Уа-а-а-а-у-у-у-у!!! — выводил коленца боевой песни Судья Ди.
— Ай! Ай! Шайтан!!! — кричали саахи и фузяны.
— А вот я тебя! — заорал тут безбородый и полез было за пазуху, но Баг опередил: одним прыжком оказался рядом и стиснул локоть.
— Кто тут обижает маленьких? Кто стоит на пути правосудия? — глядя прямо в глаза оторопевшего горца, спросил ланчжун. — Не надо мешать животному, когда оно мстит за гибель невесты, уважаемый…