– Да и мне не верится в подобное! – Баг крутил в руках сигары: курить хотелось нестерпимо, но он не смел. – А что… еч Ли, я слышал, Тайюаньский хоу питал большую нежность к своей покойной супруге?
– А, вы про Куан Цюн-ну, еч Баг? Бедняжка!.. – Принцесса горестно вздохнула, легкая тень омрачила ее прекрасное лицо. – Да, все верно: братец Чжу души в ней не чаял. Такие глубокие чувства нечасто встретишь. – Девушка искоса глянула на Бага, и тот с трудом удержался от румянца. – Они были неразлучны, и если бы Небу было угодно, чтобы Цюн-ну повстречалась Цинь-гую на несколько лет раньше и стала бы его первой супругой, то, я думаю, другой жены у него просто не было бы… Но у бедняжки оказалось очень слабое сердце, больное. Вот и вышло, что однажды оно не справилось и – Цюн-ну оставила этот мир… Как это печально…
– Да, действительно. – Баг не знал, что еще сказать.
– Незадолго до ее кончины между Цюн-ну и братцем возникли серьезные разногласия. Я вам расскажу, еч Баг, но… надеюсь, это останется только между нами?
Баг без слов прижал к груди руки и утвердительно закивал. Судья Ди смотрел на него в упор с принцессиных колен.
– Быть может… я так думаю… еще и это ускорило ее печальный конец… – продолжала принцесса, глядя на закрытое окно. – Дело в том, что незадолго до смерти Цюн-ну они стали часто спорить. Братец Чжу считал, что нужно законодательными мерами ограничить проникновение варварской культуры в нашу страну, а Цюн-ну не могла с этим согласиться. Однажды она прибежала ко мне расстроенная, и мы весь вечер проговорили об этом. Бедняжка Цюн-ну была уверена, что человек должен сам выбирать – что ему более по душе, а вот так отгораживаться от мира нельзя ни в коем случае. Во-первых, у варваров придумано немало полезного и удобного, красивого и высокого, а во-вторых, неужели мы так не уверены в своем, чтобы бояться чужого? Ведь верно, еч Баг? – подняла принцесса глаза на ланчжуна.
Баг кивнул. Конечно, верно. Совершенно правильно. Любой в своем праве – что ему выбрать. Каждый может жить по своей сообразности. Если при том не причиняет вреда другим, живущим рядом. Человек свободен… в рамках своего свободного выбора. Кому – утка по-ханбалыкски, а кому – большие прутняки. Точно.
– Это была женщина высоких устремлений и чистейших помыслов, во всем разделявшая заботы супруга, – качнула головой Чжу Ли. – Из тех, о ком в древности составляли отдельные жизнеописания. И, сказать по правде, тогда я была полностью на ее стороне: братец очень уж крутого хотел поворота к тому, что называет незамутненной чистотой совершенномудрых мужей древности. Слишком круто. Разве можно так легко решать за весь народ, тем более – если в твоих руках нешуточная власть?.. А если кому-то нравится то, что постановит удалить Чжу Цинь-гуй, – ведь он перестанет уважать Чжу Цинь-гуя, а вместе с ним – и всю страну… люди не прощают, когда государство лишает их того, что они любят. – Нежный голос принцессы окреп, тон стал решительным; видно было, что эти вопросы мучают ее не первый день. – А потом вдруг братец Цинь-гуй подал новый доклад, его потом обсуждали на собрании глав палат и ведомств в Чжэншитане – Зале выправления дел… Он предложил, напротив, как можно более деятельно распространять среди варваров нашу культуру, и делать это прежде всего через приверженцев Аллаха, благо они в каком-то смысле – одна общность, но в то же время их и в Ордуси, и за ее пределами примерно поровну. Батюшка только посмеивался, говорил – молодой, горячий, не знает, как лучше, но помыслы у него самые светлые…
“Заблужденец, – привычно квалифицировал ланчжун и тут же испугался этой мысли: будущий наследник трона – и заблужденец?! – Ой, что-то я не то думаю!”
– И вот что странно. Как раз когда Цинь-гуй оставил те планы, что так расстраивали Цюн-ну, – ей бы радоваться да радоваться! А она., как раз в начале лета это было… стала вдруг сама не своя. Я пыталась с ней поговорить, но она совсем замкнулась. Прошло несколько дней и – умерла Что между ними случилось?.. – закончила принцесса чуть слышно. – А теперь я вижу вас, еч Баг, здесь – в Вэньхуадяне, под нефритовым кубком Внутренней охраны. Я не знаю, что и думать по этому поводу… – Казалось, Чжу Ли вот-вот заплачет. И Багу захотелось прижать ее к себе, успокоить, не допустить слез; он уже почти не любил этого неведомого ему евнуха Го, который зачем-то рассказал девушке про взятого под стражу ланчжуна.. Сидел бы себе и сидел, со временем все разъяснилось бы, а принцесса и знать бы не знала…
И честный человекоохранитель, бросив думать о несообразности своего поведения и обмирая от невозможной дерзости, робко протянул руку и уже почти коснулся было плеча поникшей принцессы, – пусть потом щедро одарит милостью своего небесного гнева, все равно! – как в коридоре раздались отдаленные выкрики “на караул!”, а потом донеслись звуки шагов – ближе и ближе.
Улицы Ханбалыка,
23-й день первого месяца, вторница,
поздний вечер
Народное гулянье набирало силу.
Оставалось менее трех часов до того момента, когда, превращая ночь в день, заполыхают над великим городом грандиозные фейерверки, веселя и радуя несчетные толпы; когда, подсвеченные сотнями лампочек, горящих внутри их полупрозрачных шелковых тел, взлетят над улицами и парками несомые на длинных, почти незаметных шестах драконы, медленно размахивая просторными крыльями, грозно шевеля усами и, под разноязыкие восторженные крики, изрыгая радужные пламена; и начнут рваться миллионы хлопушек, отпугивая злых духов от наступившей новой эры…
Но уже и теперь на улицах центра столицы было не протолкнуться, хотя с девяти вечера движение повозок по всем проспектам и трактам близ императорского дворца перекрыли, чтобы дать волю народу – пусть ликует и поет без помех.
Пришлось идти пешком.
Спешить не получалось. На самом оживленном базаре в разгар торгового дня не бывает такой толпы, какая заполняла в тот вечер срединные улицы Ханбалыка. Мороз – не помеха; кто пел, кто и плясал от избытка бесшабашного веселья или для согреву; справа играли на балалайках, слева на цинах, где-то поодаль гудели дутары… время от времени накатывали слюноточивые запахи от раскаленных жаровен: тут мясо ломтями, там плов или борщ, поодаль – припасенные с лета кузнечики… В местах попросторнее народ степенно, но шумно приходил в восторг от разных дивных див – большей частию от удивительных по форме и красоте фонарей, выставленных на всеобщее обозрение народными умельцами; а уж совсем неподалеку от площади две компании затеяли игру “битва драконов за жемчужину” и под гром барабанов и литавр да удалые выклики вовсю восхищали окружающих чудесами акробатики… Юркие, словно ящерки, сновали разносчики – нынче все было бесплатно. “Чай, чай, кто замерз? Чай горячий – кто замерз?” “Новый год настает – и девиз правленья новый…” “Налетай, не зевай – хэ маотай, хэ маотай!” “Двадцать раз Наврузбайрам за год празднуем мы там – я ордусское веселье и за злато не отдам! Ух! Ух!”
Двигавшаяся навстречу единочаятелям стайка крепко взявших друг друга под руки молодых людей – три девушки, два паренька – по неволе преградила дорогу Богдану, беку и Каю, озабоченно и молча пробиравшимся сквозь радостно гомонящие дебри. Не обойти.