Чжу Цинь-гуй обессиленно опустился на свое место. Чувствовалось: императорского племянника не держат ноги.
Его спутник оторопело глядел на своего господина.
Чжу Цинь-гуй снова перечел письмо, и никто не смел нарушить неосторожным словом его последнее общение с безвременно почившей возлюбленной.
– Вы поняли, о чем здесь говорится? – чуть хрипло спросил Чжу Цинь-гуй.
– Ничтожному минфа достаточно того, чтобы это понял драгоценнорожденный Тайюаньский хоу, – уклончиво ответил Богдан и сел на свое место.
– По словам драгоценного единочаятеля Оуянцева, – по-прежнему сухо продолжил цзайсян, – его друг, кот коего первым обнаружил письмо, был взят несколько часов назад под стражу по вашему, драгоценнорожденный юаньвайлан, именному повелению. Это связано с тем, что вы уже тогда знали об обнаружении письма? Или это связано с какими-либо иными причинами?
Евнух Чжу Цинь-гуя с каким-то подчеркнуто отсутствующим видом, ровно все происходящее его не касалось, ровно он вообще ничего не слышит, смотрел прямо перед собой. Богдану это показалось странным – но он тут же забыл о том, потому что реакция юаньвайлана была, напротив, чрезвычайно бурной. Он снова вскочил:
– Я? Под стражу?
– Драгоценный минфа, покажите оставленное стражами повеление, – бесстрастно сказал цзайсян.
Богдан, снова поднявшись и коротко поклонившись в сторону Чжу Цинь-гуя, достал из другого кармана сложенную вчетверо бумагу с печатью и развернул. Хоу кинулся к нему, выхватил повеление и прочел, потом повертел в руках…
– Ничего не могу понять… – почти простонал он.
– Это дело требует самого тщательного разбирательства, – уронил цзайсян, – и о нем, несмотря на праздник, будет немедленно доложено владыке.
– Да я понимаю… – пробормотал в полном ошеломлении хоу. – То есть я ничего не понимаю, но… Я же помню вас! Мы сегодня днем так неловко столкнулись нос к носу, что чуть не ушибли друг друга… И ваш друг еще пробормотал мне вслед что-то укоризненное…
– А через несколько часов этот друг был вами самоуправно арестован по обвинению в Великой непочтительности, – продолжил цзайсян.
– Мной? – переспросил несчастный хоу и опять уставился на повеление, словно это был страшный призрак. В глазах его метался ужас. – Да… Моя печать… Но неужели вы думаете, что я позволил бы себе… из-за нелепого, мелкого недоразумения… Цзайсян, вы же знаете меня не первый год!
– Именно поэтому я так удивлен, – уронил цзайсян.
Хоу взял себя в руки.
– Так, – сказал он. – Разобраться, конечно, надо, и я в этом заинтересован более всех. Моя печать! – Он перевел взгляд с повеления, которое держал правой рукой, на листок письма, который трепетал в левой. Губы его опять затряслись. – Цюн-ну… если бы… если бы сразу… – Он умолк и снова постарался овладеть собой. Отложил оба документа. – Прежде всего, драгоценно-рожденный цзайсян, пока мы тут беседуем… в вашем присутствии я не могу распоряжаться сам… Я прошу вас дать мне разрешение повелеть незамедлительно найти и освободить незаконно задержанного ланчжуна Лобо. Пусть его приведут сюда, и недостойный юаньвайлан лично попросит у него прощения за это трагическое стечение пока непонятных нам всем обстоятельств. Испортить гостю Ханбалыка праздник – да разве я… О Аллах!
– С радостью даю вам такое разрешение, – проговорил цзайсян. Голос его чуть потеплел.
Да, Тайюаньский хоу не был похож на самодура. За эти минуты чувствительный Богдан даже симпатией успел проникнуться к нему: горе и потрясение Чжу Цинь-гуя были столь глубоки и неподдельны… ему нельзя было не сочувствовать.
Но если не он, тогда кто?
Об этом и о многом другом Богдан размышлял до того самого момента, когда в Зал выправления дел, сопровождаемый бравым гвардейцем, вошел Баг с котом под мышкой. А следом – в зал легко и неслышно, словно ступая по лотосам, вошла, овеваемая свободно льющимися шелками…
Принцесса Чжу!
– Ты-то какими судьбами здесь, сестренка? – увидев ее, удивленно спросил хоу.
Принцесса остановилась.
– Я знаю ланчжуна и его друга еще по Александрии, и их судьба… особенно судьба честного Багатура Лобо… – решительно подчеркнула она, – мне далеко не безразлична. Если здесь будет разбирательство, я не могу не присутствовать.
Хоу поджал губы. Цзайсян чуть усмехнулся, но, впрочем, сразу принял прежний беспристрастный вид. Посмотрел Богдану в глаза.
– Вы удовлетворены, драгоценный минфа? – спросил он. – До полуночи еще чуть более часа, и вы с другом вполне успеете присоединиться к празднующим. Наше же разбирательство затянется, я чувствую, не на день и не на два.
– Ничтожный минфа более чем удовлетворен – он счастлив тем, что справедливость вновь оказалась быстрой и щедрой, – сказал Богдан. – Но, пользуясь тем, что до полуночи, как милосердно заметил драгоценнорожденный цзайсян, еще более часа, сей минфа хотел бы поделиться некими незрелыми соображениями, которые у него возникли относительно странных событий, свидетелем коих он волею Провидения оказался… и которые, как ему кажется, непосредственно связаны с тем, что произошло здесь и сейчас.
Цзайсян не удержался – опять чуть поднял брови. Богдан бросил быстрый взгляд на евнуха юаньвайлана – тот по-прежнему был подчеркнуто безразличен к происходящему, но Богдан ощущал, что внутренне он напряжен донельзя. Это не могло быть просто так. Но что за этим стоит – Богдан не понимал. Не было фактов. И не было времени их добывать. “Если я сейчас попаду пальцем в небо, – мельком подумал он с какой-то странной отрешенностью, ровно не о себе, – карьере конец”.
– Не могу сказать, что ваша третья просьба представляется малоспособному цзайсяну столь же обоснованной, сколь первые две, но не могу и не пойти навстречу гостю столицы, проявившему незаурядное самообладание и даже самопожертвование ради друга и в целях торжества справедливости, – изрек цзайсян.
“Он что, видел, как я барабан бодал? – подумал Богдан и тут же сообразил: – Да нет, просто ему сразу доложили…”
– Ата, – тихонько проговорил минфа, наклонившись к беку. – Ты повторишь сейчас свой рассказ про хирку? Или мне?
– Выражаешься ты красно, – так же тихо ответил бек, – мне так с языком не совладать. Но, пожалуй, я.
– Сначала прошу выслушать рассказ этого достойного человека, – проговорил Богдан. – Ничтожный минфа не знает никого, кто так глубоко и тонко разбирался бы в учении Пророка Мухаммада и в современной жизни уммы, а для нас это может оказаться очень важным.
Хоу вскинул на бека пытливый взгляд. Бек поднялся. Огладил бороду.
– В суре “Соумышленники”, аяте сорок седьмом, – неторопливо и размеренно начал он, – сказано: “Не поддавайся неверным и лицемерам, но и не делай оскорбительного для них; положись на Аллаха – Аллах достаточен для того, чтобы на него положиться”. Именно поэтому малозначительный бек никогда не понимал тех, кто нарочно пытается найти утраченную плащаницу Пророка и даже таит на кого-то обиды из-за нее… Когда Аллах пожелает, чтобы хирка нашлась, хирка найдется.