Баг завернул в тихий переулок шагах в двухстах от ресторана и остановился.
Некоторое время были слышны шумы обеденного зала, звон посуды, приглушенные голоса, негромкая музыка.
— Дзержин! — Это Ландсбергис.
Приветственные возгласы: «Рад тебя видеть, брат!» —«Хорошо, что выбрался». — «Да о чем ты! В такой день…» —«Ну проходи, проходи, я тут отдельный кабинет занял, вон там. Как же хорошо, что ты сумел приехать».
— Пошли в кабинет, кажется.
— Что за персонаж этот Дзержин? — поинтересовался Богдан.
Баг уже стучал по клавишам.
Из микрофона слышалось, как Дзержин придирчиво заказывает блюда и напитки.
— Так… Он сказал – брат. Так. Вот оно… Дзержин Ландсбергис, сорока четырех лет, житель Даугавского уезда, промышленник, владеет табачной фабрикой «Лабас табакас»… о… здоровенная фабрика… — На экране «Керулена» появился план какого-то крупномасштабного производства, затем несколько красочных фотографий заводских корпусов. — Фабрика расположена на берегу речки Лиелупе, близ ее впадения в Даугава-хэ. Красивые места! Так, пойдем дальше. Родственники. Мать, отец, младший брат… Ну вот, круг замкнулся. Младший брат – Берзин Ландсбергис, цзюйжэнь искусствоведения. Ага. Братья, стало быть.
В ресторане между тем случился тост за долгожданную встречу; голос Берзина звучал как-то уж чересчур взволновано – так и виделось, как он искательно заглядывает в глаза старшему брату, уверенный басовитый говорок которого размеренно повествовал о крайней занятости на ниве производства табака разных сортов и о многочисленных успехах в этой важной области («Кстати, Берзин, я решил новый сорт назвать в твою честь. „Берзин друм“, как тебе, а? — И раскатисто: — Ха-ха-ха!»).
— Практически варвары, — задумчиво слушая неестественно оживленную речь Ландсбергиса-старшего и звон бокалов, проговорил Богдан. — Употребляют крепкие алкогольные напитки в середине дня! Нет, конечно, ныне день особенный, отчий, к тому же братская встреча – но все-таки…
— А у них там вообще диковато, — заметил Баг. — Я там, еч Богдан, вел одно дельце. Места красивые – слов нет. А вот люди… Не побоюсь этих слов – вороватый народец. Себялюбцы, так и смотрят, где что плохо лежит. Друг с другом они еще ничего, по-соседски. А с остальными – исключительно по принципу болотных варваров мань: что твое – то мое, а что мое – то дело не твое. Слабого всегда толкнут, сильному всегда лизнут что-нибудь несообразное…
— Н-ну, не знаю, — с сомнением проговорил Богдан. — Я знавал нескольких человек с Золотого побережья – вполне симпатичные, обстоятельные такие. Просто, как бы это сказать… Культуры им еще не достает. Ну, оно и понятно, позже всех присоединились. — Он вздохнул. — Ничего, еще каких-нибудь пять-шесть поколений, еще пара веков – и все там у них образуется. И воцарятся полный покой и умиротворение.
Братья Ландсбергисы, похоже, покончив с ушедшим на первые тосты разгонным графинчиком, спросили у полового уже целую бутылку заморской водки – свенской.
— Не понимаю я этого, — сказал Баг. Богдан вопросительно взглянул на него. — Ну вот про водку, еч Богдан, — пояснил он. — По долгу службы мне пришлось перепробовать множество всяких напитков, — заметив ехидный взгляд Богдана, он уточнил: — Ну, может, и не всегда по долгу, однако же… Мнится мне, лучше московского особого эрготоу ничего не выдумано еще. Тут ведь целая гамма – и уводящий мысли ввысь запах, и божественный вкус пяти злаков, и внутренние ощущения – эрготоу протекает через весь пищевод и оказывается в желудке так, что ты это каждой клеточкой чувствуешь. Сквозь тебя течет волна родного и невыразимо приятного тепла! А вот свенские водки или суомские – их пьют, ты только представь, еч – холодными. Ничего не дают они не уму, ни телу – одно только тупое и скотское опьянение. Не смотри так, еч Богдан, не смотри!
— Выпить хочешь? — спросил Богдан.
— Хочу, — честно ответил Баг. — У меня нервы тоже не железные.
— Слушай, Дзер, — сказал между тем Берзин Ландсбергис в ресторане, в перерыве между звоном сходящихся боками бокалов. — Забери ты у меня эту штуку, братец… Неспокойно мне.
— Тише, дурень… Ты что, с собой это приволок?
— А куда мне его девать? Держать дома? Так неровен час, как раз дома-то… Как у них тут говорят – и на старую женщину бывает проруха. Вэйтухаи [30] как с цепи сорвались, носом землю роют. Меня допрашивали…
— И что?
— Я сказал все, как ты учил. Они поверили. Кажется. Но мне неспокойно. Я боюсь. Больно страшное это дело…
— Мальчишка… Выпьем!
Чокнулись. Было слышно, как Берзин судорожно заглотил водку. Все же молодец Жанночка!
— Давай сюда… Да не так! Под столом!
Некоторое время была слышна возня.
— Теперь другое… — Булькающие звуки: наливает. — Дело сделано, братила. Но не до конца…
— Да ты что, Дзер! Ты же говорил – он дорогой, продать если, так на все хватит!
— Обстоятельства изменились. Ситуация ухудшилась. Словом… — опять чокнулись и выпили. «Сейчас напьются вусмерть, начнут безобразия совершать и их заберут в квартальную управу, дадут там прутняков и крест найдут», — подумал Баг. «Господь, ты видишь это! Не допусти, чтобы в Поднебесной людей, стаканами пьющих зелье бесовское, сделалось больше, чем сейчас!» —взмолился мысленно Богдан. А Дзержин тем временем продолжал:
— Словом, братила, дело такое. Человеку, который нам платит, позарез нужна… — он сделал многозначительную паузу. — Та самая книжечка, на которой ты цзюйжэнем стал.
Что-то громко звякнуло. Богдан толкнул локтем Бага в бок. Баг воздел к потолку повозки указательный палец: «Вот оно!»
— Да ты что, Дзер?! — голос Берзина был исполнен ужаса. — Ты что?! Да я…
— Да, — голос Дзержина Ландсбергиса был трезв и тверд. — Да. Именно ты. Ты уже вынес крест, теперь очередь за книжкой. Сейчас безопаснее, чем когда-либо. Эти думают, что ограбление уже случилось, крест ищут…
— Брат… Я не могу поверить! Ты что, братец?! Нет, нет, выброси из головы!
— Не мельтеши. Что ты раскричался? На вот, выпей.
Берзин судорожно забулькал. Дзержин щелкнул зажигалкой.
— Дела наши плохи, братила… Что уж говорить. Людишки стремятся к очищению душ и тел. Курить бросают… Деньги, говорят, это грязь. Но мы-то знаем, что грязь – это, к сожалению, не деньги. Грязи-то у нас хватило б с лихвой, а вот денег… Крестом нам, братила, дела не поправить. Но тот же покупатель готов взять заодно и книжку эту золоченую… Тогда мы выкрутимся… Так-то, братец.