— Все равно… — пробормотал Баг. — Это все равно… — Он отстраненно подумал, что Богдан чай заваривать так и не научился и вообще странно относится к чаю: пьет только красный, кладет в чайник порядочно листьев, но лишь немного полученного настоя наливает в чашку, потом разбавляя кипятком и размешивая в получившейся жидкости сахар. Ну, не смешно ли? Чай… Одно название, что чай.
Установилось длительное молчание.
Баг погасил окурок и вытащил из пачки новую сигарету.
Выжидательно глянул на Богдана.
Богдан задумчиво двигал пальцем по столу печенье. Потом поднял глаза на напарника.
Некоторое время они смотрели друг на друга.
«Все понятно. Карма», — подумал Баг.
«Нельзя иначе», — подумал Богдан.
Потом Баг вздохнул и спросил:
— Драг еч… Я вот подумал: Крюк — он настырный, способный, но… Не его уровень. И опять-таки: не просто так Ртищев именно перед нами на камни-то выпрыгнул. Знак это. Карма.
Богдан бледно улыбнулся.
— Карма? А по-моему — долг.
— Так я позвоню Алимагомедову… — Баг в нетерпении сунул руку в рукав за трубкой.
— Я сам позвоню. Моего ранга, думаю, будет достаточно, — ответил Богдан. — Вести это дело тебе, а этический надзор осуществлять — мне, и шабаш. Ниточки тут высоко могут потянуться… Очень высоко.
Баг только вздохнул. Язык уже щипало от сигаретного дыма.
А все еще только начиналось.
Шилан [22] Палаты наказаний Редедя Пересветович Алимагомедов к неурочному звонку минфа из Управления этического надзора отнесся благосклонно. И хотя отчий день Алимагомедов, как и миллионы прочих ордусян, проводил в кругу семьи в загородном имении — детские голоса задорно звенели где-то неподалеку, — он потребовал к трубке еще и Бага и внимательно выслушал основные обстоятельства, после чего повелел ланчжуну Лобо возглавить потребные деятельно-розыскные мероприятия, пребывая притом в тесном взаимодействии с минфа Оуянцевым-Сю. Соответствующую же сим полномочиям пайцзу Багу можно будет взять в Управлении внешней охраны и в первицу, ничего, не до формальностей.
Затем, выждав некоторое время, чтобы в Управление успел с соответствующими повелениями позвонить и шилан Редедя Пересветович, Баг позвонил туда сам и отдал два распоряжения. Во-первых, все материалы по делу по мере их поступления немедленно пересылать к нему на «Керулен» зашифрованными обычным для таких случаев способом. И во-вторых… Баг мрачно покосился на Богдана, который сидел над своим остывшим чаем и, чуть вытянув худую шею, прислушивался к царящей в апартаментах тишине (не проснулась ли Жанна?), кашлянул и преувеличенно бесстрастно приказал отслеживать по городу и окрестностям все случаи покушений на самоубийство (удавшихся и предотвращенных — все равно) и тоже незамедлительно сообщать ему лично. Богдан, услышав это, совсем пригорюнился — но покивал. Он, как видно, тоже не исключал подобного развития событий.
Затем Баг откланялся: Богдану пора было во храм — отчий день все-таки, это свято; а сам Баг, не сомкнув в эту ночь глаз ни на мгновение, просто с ног валился. Они уговорились с ечем повстречаться ближе к вечеру сызнова, на сей раз, чтобы не беспокоить Жанну, дома у Бага — и там обменяться полученной информацией и возникшими соображениями.
Буде таковые соображения возникнут.
Баг приехал домой около полудня и сразу прилег вздремнуть, приняв для скорейшего восстановления сил позу нефритового утробыша [23] . В редкие дни отдыха Баг умел спать впрок, не обращая внимания на время суток и длительность пребывания за гранью суетной яви; в периоды же напряженных расследований ему хватало и часа, и даже получаса — если спать умеючи. Так и теперь: к часу Баг был уже свеж и бодр. И готов к работе. «Керулен» преданно ждал.
…Колокол на Часовой башне принялся отбивать пять часов пополудни, когда Баг оторвался от экрана. Хватит.
Он сбросил халат и в одних шароварах вышел на залитую предвечерним солнцем террасу, дабы немного освежить ум и тело дневным комплексом тайцзицюань. Судья Ди рыжим ковриком уже давно возлежал на теплых плитах.
Александрийское лето было на излете, и близкая осень уже касалась листьев легкими ладонями; ночи становились холодней, а дни — сумрачнее и строже. Но этот отчий день выдался погожим, как и шестерица, — погожим настолько, что казалось: это последняя улыбка уходящего лета.
При появлении Бага на соседней террасе с плетеного кресла вскочил, уронив книжку, сюцай Елюй и почтительно согнулся в поклоне. Баг кивнул ему в ответ. Затем сюцай, явно копируя Бага, тоже принял исходную позу для упражнений. «И выглядеть он стал спортивнее, — мельком отметил Баг не без удовольствия. — Рыхлость изгнал, леность победил. Только вот слишком уж героем стать хочет, причем — в одночасье. Эх, молодость! Не кинулся бы он в какую новую крайность…»
Баг отрешился от мирского и, неторопливо и плавно двигаясь по каменным плитам, погрузился в мир «Алтарной сутры». Там не было места ни коварному похитителю и вымогателю Ивану Абу Яху-ком, вот уж девять седмиц ожидающему в Павильоне Предварительного Заключения осеннего солнцеворота: Баг взял ирода с поличным, и теперь тому грозила высшая мера наказания, бритье подмышек с последующим пожизненным заключением; а столь суровые кары по древнему ханьскому обычаю приводились в Ордуси в исполнение, чтобы не нарушить гармонии мироздания, только в период между осенним солнцеворотом и зимним солнцестоянием, когда и сама природа день ото дня замирает и делается суровее, чем когда-либо. Там не было места легковерным подданным, доверившим свои честно заработанные ляны сомнительной конторе «Сорок пять процентов», — поиски внезапно исчезнувших предпринимателей и денег, пропавших с ними вместе, еще не были закончены, но следы уверенно вели в неблагополучные лабиринты хутунов [24] Разудалого Поселка. И соборному боярину Ртищеву, чьи останки под надзором научников покоились на кафельном столе в соответствующем отделе Управления, там тоже места не было.