«Бедная женщина», — думал Богдан, уняв сочащуюся из пореза на подбородке кровь и полотенцем стирая с лица остатки крема.
Настроение у Богдана и без того было отвратительным, а тут тоска просто схватила за горло. Волей-неволей сразу вспомнилось, как Кова-Леви распускал перед Жанной павлиний хвост, и как она цвела и расцветала в ответ. Соотечественник ведь. Знаменитость. «Может, они просто сбежали? Любовь с первого взгляда, романтический побег вдвоем… — Богдан вздохнул. — Ладно, лишь бы с нею ничего плохого не случилось», — он выключил телевизор и достал трубку телефона.
Вотще.
Выслушав десяток гудков, потом перенабрав и сызнова выслушав десятка полтора, Богдан спрятал трубку и вышел из номера. Он и помыслить не мог, что всего лишь за четыре стены от него, в апартаментах по коридору направо, окнами на проспект, надрывается в сумке Бага без толку лежащая там телефонная трубка!
Проходя через холл, Богдан вдруг остановился. Повернулся и снова подошел к служителю, бдительно дремлющему за стойкой. Тот сразу открыл глаза.
— Скажите, почтеннейший…
— Слушаю, предждерожденный-ага.
— Этот мальчик… что помог мне нести багаж и проводил до номера. Я чем-то его обидел?
Служитель смутился. Громко втянул воздух носом, пряча глаза. Достал носовой платок и тщательно утерся. Было видно, как напряженно ищет он во время всех этих манипуляций хоть какой-то обтекаемый ответ.
— Да нет… Они уси теперь… Что с них узять, с хлопцев-то… — проговорил он наконец, так и не поднимая глаз. — Мы, старики, цену знаем и речам, и газетам. Усего навидались. А этим… шо из телевизора скажут, то и правда. Так вот уж два года, а то и поболе, долдонят, шо Александрия из Асланiва последние соки выжала… А на вас же, преждерожденный-ага, ласкаво извиняйте, аршинными иероглифами написано, шо вы из столицы.
— Понятно, — чуть помедлив, проговорил Богдан. — И кто же это, простите, долдонит?
Служитель опять спрятался в платок. Долго утирался и сморкался. А потом, так и не вынырнув наружу, едва слышно проговорил оттуда:
— Уси.
— Понятно, — сказал Богдан и пошел к выходу, но выйти не успел. Сзади раздался нерешительный голос служителя:
— Преждерожденный-ага! А преждерожденный-ага!
Богдан обернулся.
— Я вас слушаю, почтеннейший…
— Вы, часом, новости по телевизору нонче не смотрели?
Сердце Богдана упало. «Его девочку…»
— Нет, — осторожно сказал он. — А что?
— Ласкаво извиняйте мою назойливость, но… не изволите ли вернуться на пару слов?
— С удовольствием.
— У нас тут вчерась опять человека вбыли, — глядя подошедшему Богдану прямо в глаза, сообщил служитель. — Нонче вот показали сборный портрет душегубца, свидетели постарались… Так ось… То вылитый наш постоялец, шо ночевать-то не пришел. Из ваших, александрийских. Лобо.
Богдан на мгновение прикрыл глаза. Так. Не зря говорил Учитель: «Чем дальше благородный муж углубляется в лес – тем больше вокруг него становится тигров»…
Стало быть, Баг попал в какой-то серьезный переплет…
Служитель молчал и пристально глядел Богдану в глаза.
— Надо же, — сказал Богдан.
— В газетах, небось, опять хай подымут: вовсе мол, столичные распоясались, уже и до душегубства дошло… Я подумал: вдруг вам, ласкаво извиняйте, эти сведения впору сойдут. Усе ж таки вы тоже столичный.
— Может, и сойдут, — сказал Богдан и через силу улыбнулся. — Ласкаво рахматуемо, преждерожденный единочаятель служитель.
Служитель смутился.
— Так мы ж завжды… — начал он в ответ, но, не договорив, осекся и только рукой махнул.
Но это было еще не все. Помедлив, служитель спросил совсем тихо:
— Что-то мне не верится, что он душегуб. Что-то мне сдается, у нас тут нонче в одном квартале душегубов больше стало, чем в усей столице. Я вот усе думаю: сообщить мне, чи погодить… Вы не подскажете, шо тут лучше?
Богдан на миг задумался.
— Когда я вошел, вы так сладко подремывали, — осторожно проговорил он.
— Это да, это бывает. Мои года…
— Если б я вас не разбудил, вы бы наверняка не включили сейчас телевизор. Увидали б только вечерний выпуск…
Облегчение изобразилось на широком и добром лице служителя.
— Ось так воно и було, хвала Аллаху, — сказал он.
Олежень был чертовски прав: ус действительно отклеился. И теперь держался непонятно как. Произошло это, по всей видимости, когда Фочикян и даос петляли, как зайцы, по ночным дворам. В темноте не мудрено за что-нибудь зацепиться, да и не только усом; хвала Будде, усы были длинные, многолетние, редкие и седые – в общем, какие положено. Баг долго тренировался, прежде чем умение управляться со столь внушительными усами и бровями не сделалось для него вполне естественным. Но вот ночью, перелезая через заборы, ломясь сквозь кусты, или, возможно, уже на водосточной трубе, по которой лезли к Олеженю на балкон, Баг и сам не заметил, как зацепился, а в горячке бегства не обратил внимания на легкий рывок. Да, так, верно, и произошло.
Баг любил переодеваться бродячим даосом. Это был один из его излюбленных трюков, чаще многих иных применяемый достойным человекоохранителем во время деятельных мероприятий, каковые по тем или иным причинам надобно было проводить скрытно, не привлекая к себе внимания. Не единожды образ бродячего старца выручал Лобо в ситуациях трудных и запутанных, а укоренившееся на необъятных просторах Ордуси теплое, уважительное к даосам отношение неоднократно позволяло ему невзначай получить ценную в расследовании информацию.
Так и повелось: Баг не отправлялся за пределы Александрии Невской, не облачившись в специальный халат, каковой, будучи вывернут наизнанку, без труда превращался в поношенное даосское одеяние, и без упрятанных в рукава накладных седых усов, бороды и соответствующего парика, шапки со знаком Великого Предела да очков с перевязанной дужкой. Посох Баг обычно добывал на месте. Понимающему человеку найти сообразный посох ничего не стоит. Равно как и спрятать в надежном месте свой драгоценный меч. Нетрудное это дело. Для понимающего человека.
На Фочикяна отклеившийся ус произвел потрясающее впечатление: он взмахнул руками – хорошо, что поднос с пиалами уже прочно стоял на столе, — чуть не сбил высокую бутылку с горилкой и, не отводя от Бага-даоса взора, плавно осел на ближайшую стопку книг. В комнату снова приперлась бесформенная черная собака по имени Аля, шмякнула толстый зад на пол рядом с хозяином и шумно задышала в сторону бывшего даоса.