Чувства для мужчины – что жены; долг – что отец.
А потому, стоило лишь воинам бека загрузиться в поместительный туристический автобус, легко стамкаренный могучим красавцем Кормиконевым, Богдан вверил здоровье Жанны в руки Всевышнего, усадил почтенного тестя рядом с собою на переднее сиденье «тахмасиба», почтительно пристегнул его ремнем безопасности, а потом, махнув водителю автобуса: мол, делай, как я, — повез свое воинство в готель «Меч Пророка». Найти его на карте не составило труда. Богдан понятия не имел, что делать с незваной подмогой – но видеть отца старшей супруги был несказанно рад; да и как-то легче, увереннее стал он себя чувствовать в этом странном и, что греха таить, не очень дружелюбном городе, когда за его повозкой, словно привязанный, грузно и мощно покатил транспорт с тридцатью тремя бородатыми богатырями в папахах.
Бек, щурясь, проводил взглядом проплывший мимо памятник с простертой в светлое завтра дланью и золоченой надписью о шляхах титанiв на постаменте, чуть скривил уголок рта, помолчал, о чем-то размышляя, а потом сказал, глядя вперед:
— Как я помню еллинские сказки, все пути титанов завершились в тартаре. Навсегда.
Богдан внутренне крякнул. Бек всегда мыслил своеобразно, но веско.
— Не совсем, — вечное стремление к полной справедливости в очередной раз принудило Богдана возразить. — Был еще, например, Атлант, он небо держал.
— А! — Бек презрительно шевельнул ладонью. — Атлант-матлант…
Через мгновение он, всколыхнувшись, всем корпусом обернулся назад и еще раз, словно бы для того, чтоб окончательно в чем-то удостовериться, глянул на уменьшающийся памятник. Потом снова сел прямо.
— Нет! Этот небо держать не стал бы, — сказал он. — По лицу вижу. Да и чалму в руке сжал неуважительно. Да. Я тебе так скажу, — голос бека стал донельзя язвительным. — Он бы гяуров на это дело поставил, а сам немножко кушал, немножко кальян курил, немножко кровь пускал, немножко девушек портил… А иногда бы говорил: «Эй, Атлант-матлант, плохо держишь! Одной рукой держи, другой рукой мне шербет неси. Я буду немножко пить и немножко тебя жизни учить!»
— Ну зачем ты так, ата, — проговорил добрый Богдан. — В конце концов, может, у него вера была такая…
Он не успел еще договорить, как и сам понял, что, инстинктивно вступившись за тех, на кого нападают, снова перестарался. Так часто бывало.
Бек оттопырил нижнюю губу и коротко глянул на Богдана косым горячим взглядом.
— Зачем обижаешь? — мирно спросил он. — Или у тебя Бога нет? Или у меня Бога нет? В суре «Единомышленники», в аяте сорок седьмом, сказано: «Не поддавайся неверным, но и не делай оскорбительного для них; положись на Аллаха – Аллах достаточен для того, чтобы на него положиться». А в суре «Покаяние», аяте седьмом, сказано: «Когда неверные справедливы к вам, тогда и вы будьте справедливы к ним». При чем тут вера? Паразит просто.
Богдан вздохнул. В душе он был с беком вполне согласен, но столь жесткая и однозначная позиция всегда казалась ему чем-то непозволительно бесчеловечным, ледяным – вроде клинка сабли. Клинку и подобает быть клинком, это так; но рука, которая держит саблю, все-таки должна быть теплой.
— Он же был мечтатель, — сдаваясь, проговорил Богдан. — Поэт….
Память у старого бека всегда была изумительной. Ни задумавшись ни на миг, он неторопливо ответил:
— В суре «Поэты» сказано: «На кого сходят бесы? Сходят они на всякого выдумщика и беззаконника, из которых многие – лжецы. Таковы и поэты, которым следуют заблуждающиеся. Не видел ли ты, как они, умоисступленные, скитаются по всем долинам и говорят о том, чего сами сделать не могут? Исключаются из них те, которые уверовали и делают доброе».
— Трудно с тобой спорить, бек, — чуть улыбнулся Богдан. — Я только от себя говорю, а за тобою – вся мудрость Пророка.
Бек отрицательно качнул головой.
— За тобой тоже вся мудрость твоей культуры, да, — сказал он. — Ты защищаешь от меня того, для кого ты – жалкий гяур. Кто мечтал, чтоб весь твой народ нишкнул. Тут за тобой весь ваш Христос. Как бы Ордусь стояла без таких, как ты? Я и преклоняюсь перед тобой, и боюсь за тебя, и сострадаю. Только одно могу ответить тебе, слушай. Был такой Чжуан-цзы. Он сказал: если кто заставит глупца возносить хвалы истинному Дао, глупец лишь разобьет лоб. Себе разобьет. Окружающим – тоже разобьет. Да.
— Ох, и крут ты, бек, — качнул головой Богдан. — Ох и крут…
Бек чуть пожал широкими, жесткими плечами.
— Жизнь крута, — бесстрастно уронил он.
Некоторое время они молчали. «Тахмасиб» летел на предельной скорости, и просветы между придорожными кипарисами мелькали, словно кадры старой кинопленки. По ту сторону кипарисов простиралась млеющая в теплом предвечернем свете перекопанная степь, а вдали, над горизонтом, романтично темнели туманные и округлые громады лесистых гор.
— Почему молчишь? — наконец спросил достойный Ширмамед, сидя прямо и неподвижно.
— Что говорить? — ответил Богдан.
— Можешь не говорить. Рассказать должен.
Богдан чуть усмехнулся.
— Нечего еще рассказывать, бек. Сам ничего не понимаю.
— Зачем тут роют столько?
Богдан покосился на бека. Наблюдательности потомственному воину-интернационалисту тоже было не занимать. Бек был недвижим, но цепкий, стремительный взгляд его глаз работал неутомимо.
— Говорят, древнеискательские раскопки. У них тут мода такая.
Бек помолчал, щурясь. Солнце висело уже невысоко, и на поворотах било в глаза.
— Веришь?
Богдан чуть пожал плечами.
— Покамест не было поводов усомниться. А что это еще может быть? Здесь действительно все помешаны на исследовании своего славного прошлого. По-хорошему помешаны, ничего не могу сказать, но… чрезмерно как-то. А что?
— Буду еще смотреть. Потом буду говорить.
— Да что такое?
Бек пожевал губами. Борода его встопорщилась.
— Ты добрый человек, — сказал он наконец. — Ты прекрасный человек. Ты самый умный человек из всех, кого я знаю.
— Так, — мрачно проговорил Богдан. — После такого вступления должна следовать затрещина.
— Зачем затрещина? Правда.
— Ну?
Бек опять пошевелил бородой и уронил:
— Ты не воин.
Богдан вздохнул и попытался, рассутулив ученую спину, сесть попрямее.
— Не всем же быть воинами, — пробормотал он.
— А я этого и не сказал.
Богдан притормозил, и шедший за ним автобус притормозил тоже. Они въезжали в Асланiв. Проплыл справа утопающий в каштанах раскоп, переполненный трудящимися подростками.
— Как слаженно копают, видишь, бек? — спросил Богдан. — Детям нравится. Детям интересно.