— Правда?
— Ага… Вкусное мясо?
— Обалденное, — честно признался я, налил себе водки и выпил. — Так, значит, он из чистопородных… И что, играет в эти игры? — я прищурился и уставился на огонек свечи. — В ихний… дворянский клуб ходит?
— Не-а, — она покачала головой. — Он терпеть не может всех этих… Всегда злится, стоит кому-то заговорить… Даже песенок всех этих не выносит — ну, знаешь…
— Белой акации — цветы эмиграции, — кивнул я. — Поручик Голицын, плесните вина… Он прав, — я налил себе вина. — Давай за него, донна. Чем дальше, тем он больше мне нравится… Тебе опять, из графина?
— Ага, — кивнула она. — Давай… Так ты что же… За красных, что ли?
— Да не за красных я, — мы выпили, и увидев, что она ждет продолжения, попытался объяснить. — Как я могу быть за… холеру, за чуму! Но когда стране грозит чума, когда в каком-то месте уже вспыхивают первые очаги этой чумы… Тогда власть — если это власть — не должна орать: Доло-о-ой чуму! Все на борьбу!.. Власть не должна устраивать цирк и суд с присяжными. Власть — если это власть — должна… Огородить это место кордонами, чтобы мышь не проскочила, и выжечь эту чуму каленым железом! Тогда она — власть. А все остальное — потом. А если она этого не сделает…
— Если она это сделает, — перебила Рыжая, она сама… Они сами будут убийцами… Они будут убивать ни в чем не повинных людей — кто там будет разбирать, кто заразился, а кто — не успел? Это… Это — жуткая логика. Тебя… Их самих тогда надо судить!..
— Да, — кивнул я. — Конечно. Эту власть потом надо судить. И наверно ее будут судить. И это — правильно. Но это — потом! И это вовсе не отменяет другого. Эта власть спасет всю страну! Она возьмет на себя эту… этот грех, если хочешь, она погубит сколько-то невинных людей, но чума не сожрет всех! И власть затем и нужна, за то она и получает все свои привилегии, всю свою роскошь, чтобы в такие моменты взять на себя этот грех и расплатиться за него — потом. А если она этого не делает, то это не власть, а говно. Значит, она умеет только пить и жрать на халяву. И расплачиваются за это — другие. Те, кто просто умеют и хотят работать, кто пашет землю и растит хлеб — их жрет чума, торчащая в них самих. И про них, моя донна, — я подмигнул ей, — никто потом красивых песенок не сочиняет и гвоздички по сцене не раскладывает. «Мы возьмем этот город…» Чего ж не взяли?..
— Но не они же все это делали, — не очень уверенно сказала Рыжая. — Не они же уничтожали… свой народ.
— А кто?
— Ну… Чума эта, как ты ее называешь…
— Угу. Как я ее называю. Но что толку винить чуму в том, что она — чума? Она на то и есть чума, чтобы это делать! Что толку винить кошку в том, что она мяукает и убивает мышей и птичек? И чума убивает. Это ее назначение… А власть — должна не дать ей этого делать. Это — ее назначение. А если просрали все поручики с корнетами, стало быть, говнюки они, а не… А-а, — я махнул рукой, — хрен с ними. Давай выпьем?
— Давай, — кивнула Рыжая. — Черт с ними, с поручиками! Может, ты и прав, хотя… Очень жестоко выходит… Как-то холодно жестоко. В тебе, как будто, разные… Ладно, давай за нас.
— За нас, моя донна, — согласился я, и мы выпили.
В столовую вошел Кот, оглядел нас внимательным взглядом, попил воды из своей миски, потом прыгнул на диван, улегся, вытянув передние лапы и уставился на пламя свечки. Он лежал спокойно, вроде бы даже задремал, только время от времени глаза приоткрывались чуть шире, показывался зрачок и желтовато-красный отсвет пламени свечи вокруг него, а потом они снова прикрывались, превращаясь в узкие щелочки.
— Тебе, правда, переводики подкинуть? — спросила Рыжая, вертя в руке рюмку и глядя сквозь нее на свечку.
— Правда.
— Денежек хочешь? — она посмотрела сквозь рюмку на меня, и я увидел, что она уже явно не трезва. Не совсем пьяная, но… и не трезвая.
— Хочу, — кивнул я, доедая мясо.
— А больших денежек — хочешь?
— Хочу.
— А здесь жить хочешь? — она поставила рюмку на стол, и склонив голову, хитровато прищурилась на меня.
— В каком качестве?
— В качестве? — нахмурилась она. — А-а, ну, в качестве хозяина, конечно.
— Не больше, чем в джунглях, — буркнул я.
— Почему-у? Ах, да, ты у нас — ни рыба, ни мясо… Но видишь, я тебе приготовила и рыбу, и мясо. И всегда бы готовила… А? — она потянулась к графину.
Я перехватил графин, налил ей и себе и пригубил. Коньяк. Не «Мартель», но — не хуже. Я выпил всю рюмку, и в животе сразу сделалось очень тепло, такой мягкий тепловой удар… Мягкий, но — удар.
— А Ковбоя куда денем? — спросил я лениво.
— Ковбоя? — нахмурилась она, выпив; я увидел, что она — сильно не трезва. — А-а… — она засмеялась и опять уставилась на пламя свечки сквозь рюмку. — Ну, представь, что он… исчез.
— А ты, моя донна, осталась при всех его деньжищах? Крутой вариант…
— Нет, — покачала она головой. — Всех его деньжищ мне никто не оставит, если… я жить захочу. Останется, — она прищурилась на рюмку, — квартира, конечно, дача… Не та дача, а большой дом… На ту он мне дарственную сделал, но она… как бы общая — типа общака. Партнерчики его, конечно, дадут кусочек — отступного, но небольшой… Так, штук сто, на бедность.
Я присвистнул. Хороша у нее бедность… Я поднял глаза и встретил ее немигающий взгляд. Пьяноватый, но… Жесткий. Похожий на
(толща воды… спокойная… юркие рыбки… пираньи…)
взгляд Ковбоя на фотографии в спальне.
— А куда… он исчезнет? — спросил я, решив подыграть ей в этой дурацкой игре. — Такие ребята ведь просто не исчезают. Придумай получше.
— Конечно, — сказала она. — Представь, что есть… сейф, — почему-то я сразу отчетливо представил себе облезлый железный ящик, который видел двадцать с лишним лет назад в кабинете заведующего отделом техники безопасности одного НИИ, где я когда-то работал. — Где ключ, я не знаю, но это поправимо. Представь… — она задумалась.
— Ну? И что там, в сейфе?
— Там? Наличных — штук триста «зеленых». Камешков — на два раза по триста, и…
— И вороненый наган — парабеллум? — усмехнулся я.
— Да, не-е-т, — поморщилась Рыжая. — И документы.
— Ну, хорошо, звучит заманчиво. Но как с Ковбоем, родная? Мы его что, убьем? — я глянул на нее, хотел подмигнуть, но… Не знаю, почему, мне вдруг расхотелось продолжать эту дурацкую игру. — Нет, моя донна, криминальный роман мы с тобой не сочиним. Это — профессия, и надо владеть профессиональными навыками. Знать законы жанра, моя донна, — я налил ей и себе коньяку, — а не то такая херня выйдет, что…