– Как можно быстрее и дальше, – кивнула Джами. – Пожалуйста.
– Утром, – кивнул айри покладисто. – Я шел сказать, что прилетели птицы. Пять птиц, а с ними упчоч по имени Тирр, его друг Ронг и даже жена Ронга. Представляешь? Эти сумасшедшие горцы решили устроить заодно с выполнением моей просьбы о полете для Миры семейное путешествие на родину предков, в Туннрёйз.
– Ну и молодцы, – Джами наконец вытерла слезы и чуть успокоилась, отстраняясь и почти сердито рассматривая насквозь мокрый платок. – Почему утром?
– Сейчас я хочу написать письма и отослать птицу на Архипелаг. Утром мы получим ответ, – задумчиво глянул на восток Вэрри. – Это важно. Потом можем отправляться. Капитану будет о чем подумать, если я верно все спланировал. Он даже не заметит нашего отлета.
– Все-то ты знаешь! – подозрительно прищурилась Джами.
– Подозреваю.
– У-у, скрытный! Точно улетим утром? Обещаешь? – она перешла к более привычном для себя тону.
– Обещаю. И более того, никто не узнает о птицах до самого рассвета. Скажи мне, Ширали, ты не жалеешь, что поплыла на этом корабле? Ведь сейчас тебе плохо.
– Нет, – покачала головой она и попробовала улыбнуться. – Как можно! Если и жалею, то о своих глупо истраченных желаниях, о дракон. Побег, вино для согревания… Что я еще просила – и не припомню. А вот о невозможном я тебя просить не решилась. Теперь уж поздно.
– Кто знает, – неопределенно пожал плечами Вэрри и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
Джами удивлено фыркнула и, свистнув Рифа, ушла думать на кухню. Вэрри наспех исписал клок пергамента. У борта его ждала Деяна. Она первой – что понятно, ведь дар не обманешь, – приметила приближение Огненных. И, в обмен на просьбу не показываться до утра, переданную ею птицам и их седокам, потребовала себе «лучшее место в заговоре». Самое важное. Тотчас получила желаемое: именно она должна в ночь доставить кормчему Архипелага Игану Бэнро письмо с вестью о возвращении «Лебедя». Лично в руки, так велел Вэрри, щурясь и посмеиваясь.
Улетела Деяна немедленно, ее понес к Индузу сам вожак.
А утром он вернулся без всадницы, зато с двумя письмами. Одно прочитал Вэрри – и остался доволен. Второе, со сдвоенной лентой синего и серебряного тонов, скрепленное устрашающих размеров гербовой печатью, вскрыл князь Тайрэ. Коротко пробежал глазами, нахмурился и помрачнел. Отдал магистру и ушел в каюту, ни на кого не глядя. Григон через минуту удивленно вскинулся, изучив труд усердного дворцового каллиграфа.
– Нам приказано идти в порт Интар, столицу Индуза, – медленно сообщил он, с трудом веря в прочтенное. Виновато глянул на Джами. – А князю, небывалое дело, практически впрямую выдано распоряжение о помолвке. Это не похоже на Бэнро. Возможно, политика… Имя невесты мне ничего не говорит – некая Амила Розалия Данн Лонтиаз, что еще более странно, она дочь магистра. Я не слышал о заслугах владельцев этого замка – Данн Лонтиаз. Он, как мне казалось, пустует и вообще относится к личным владениям Бэнро на Таире… Ничего не понимаю.
– Может, так даже лучше, – вроде бы невпопад ответила Джами. – И нам уж точно пора, Вэрри.
– Джами, все это неправильно. Я поговорю с Иганом, – сердито скомкал свиток магистр. – Риэл уж точно не согласится…
– Даже когда мы улетим? – невесело усмехнулась она. – Кто знает! Дядюшка Тиссэ, вы-то отлично понимаете, меня на вашей родине никто не примет. Традиции…
– Глупые, – сердито нахмурился Григон. – Конечно, будет очень много проблем. Но вдруг все удастся утрясти? Рила любит брата.
– Его все любят, – совсем грустно кивнула Джами. – И постараются спасти от ошибки. Вы бы тоже постарались два года назад… и даже полтора. Ведь так?
– Не знаю, – тяжело покачал головой магистр.
– Вы странно живете, – грустно улыбнулась Джами. – Одни правила для корабля и совершено иные – для суши. Так все раздвоено и непросто! Здесь мы все на «ты» и почти одна семья. А там, на Таире, я или Вэрри едва ли пройдем дальше ворот вашего замка. Ведь чужеземцев принимают вне родовых стен, чтобы помнили свое место.
– Ты меня внимательно слушала, – невесело усмехнулся магистр Тиссэ. – Так и есть. Но Риэл начал менять правила. Да и война могла многое ускорить. И наш новый кормчий – Иган – не терпит глупых церемоний. Не стоит делать поспешных шагов, малыш. Вэрри, ну хоть ты-то…
– Насколько я поняла из второго письма, полученного Вэрри, моя семья тоже нашла мне партию, – чуть резковато оборвала его Джами. – Так что каждому – свое место. Мне было очень приятно путешествовать с вами всеми. И я знала давно, что не увижу острова на обратном пути. Прощайте.
После коротких сборов две птицы унесли седоков.
Впечатлительный боцман вздыхал, Риф тихонечко выл, упчоч сидел рядом и чесал за ухом у пса, пытаясь хоть так его утешить. А что делал капитан в каюте – не знает никто. Он не выходил до самого порта, поручив «Лебедя» заботам магистра Тиссэ.
Григон хмурился все сильнее. Идти против воли кормчего – значит, покинуть Архипелаг навсегда. Согласиться с его требованием тоже немыслимо. В первом случае капитану придется сойти на берег в дорожном платье, не взяв с собой ничего. Во втором – уже сейчас усердно выбирать достойное помолвки праздничное одеяние, дополненное парадным оружием и драгоценностями.
То и другое плохо. Потому что выбор надо сделать прежде первой же возможности нормально поговорить с Бэнро. А без этого разговора предсказать его реакцию невозможно, характер Игана тяжел, и он может совершенно неправильно понять отказ от помолвки. Хуже того, кормчий почти никогда не меняет своих решений, даже принятых сгоряча и неоправданно жестких, если не жестоких. И что еще удумает, увидев дорожный костюм, помыслить страшно. А в том, что князь выберет именно этот вариант одежды, лорд Тиссэ не сомневался.
Все началось в ту хмурую ночь, когда Риэл мрачно сидел в своей каюте, а Джами тащила Тоэля, тогда еще не получившего новое имя – Вэрри, через весь город к порту. К самой грязной и бедной его части, где пирсы подгнили, а запах тухлой рыбы не дает вздохнуть… Даже сам Тоэль не знал еще, что уплывает, оставляя в городе неоконченные дела и непринятое пока обязательство перед Деяной – совершить чудо.
Захра Багдэш вернулась с бала у городского головы Кумата глубоко за полночь. Дождь, ставший с середины июля ежедневным и почти непрерывным, продолжал напаивать прелой сыростью воздух. Казалось, весь город разбух, раскис и превращается в слякоть.
Скользкие улицы, словно нарочно выворачивающие стопы прохожих, давая работу костоправам и знахарям.
Скрипучие перекошенные в проемах двери, неохотно, с руганью и оханьем досок пускающие хозяев в собственные в дома.
Темные унылые крыши и стены в лишайнике плесени, создающие эффект осыпавшейся штукатурки и на новых строениях…
Город гнил и дурно пах. Захра полагала, что причина не в погоде, а в городском голове, который давно и много брал со щедрого богатого порта, с приходящих по суше караванов, с приезжающих на отдых из столицы гостей…