Самое-самое… Девушка в поезде Рига – Минск, экспедиция в Сухой Гамольше, подъем на Мангуп под проливным дождем.
Скорее!..
Нет…
НЕ ВСПОМИНАЙ!!!
И тогда он ударил лицом прямо в обступившую его черную пелену. На крик уже не оставалось сил, из горла вырвался хрип…
– …Все хорошо, Рич. Ты уже проснулся…
Серая предутренняя тьма, лицо склонившейся над ним женщины, тихое теплое дыхание, ее ладонь на щеке.
– Да, – выдохнул он, прогоняя черные клочья, все еще кружившиеся перед глазами. – Проснулся. Или снова заснул. Не важно.
– А что важно?
Прежде чем ответить, он слизнул кровь с губы, провел пальцами по черному шелку ее ночной рубашки, попытался улыбнуться.
– Важно, что до утра есть еще пара часов, Мод. Их можно потратить как угодно – снова заснуть, выкурить папиросу в кресле, постоять у окна. А можно отдать полностью на твое усмотрение… Я кричал? Сильно?
Женщина коснулась губами его виска, где острой болью бился пульс.
– Ты просто сказал: «Не вспоминай!» Очень громко, как будто скомандовал. Тебе снился настоящий сон настоящего шпиона, правда?
– Нет.
Он присел, вытер ладонью мокрый лоб, глубоко вдохнул теплый безвкусный воздух.
– Уже который год не могу понять, зачем ты надеваешь ночную рубашку? Это же сколько мороки! Встать, найти, определить, где какая сторона…
– Долг порядочной женщины, – в полутьме он все-таки смог разглядеть ее улыбку. – В Штатах семейные пары только так и спят, привыкла… Рич, мне тоже снятся кошмары, могу дать лекарство, оно у меня здесь, в сумочке.
– Нет, – повторил он. – Это не кошмар. Мне просто напомнили. Знаешь, что такое ад?
На губы легла знакомая ладонь, но Ричард Грай отвел ее руку.
Встал.
– Это к вопросу, где я был все эти месяцы. Тебе придется докладывать, верно? Ад – это полутемный коридор, откуда нет выхода. Время там реально, ты чувствуешь каждый час, каждую секунду. Бессмысленная скучная Вечность… Но можно уйти в отпуск. Надо лишь постараться вспомнить кусочек своего прошлого, и ты проживешь его заново. Потом, к сожалению, приходится возвращаться.
Женщина тоже встала, прошла к столу, налила воды из графина.
– О таком я докладывать не стану, Рич… Вот, выпей, не волнуйся, это не коньяк.
– Спасибо.
Вода лилась по подбородку, он помотал головой, с трудом сглотнул.
– Понимаешь, это не воспоминание, ты действительно оказываешься там, в прошлом. Но только в своем настоящем мире, этот я увидеть не смог, хоть и очень пытался. И другие не смог. Только свой кусочек Мультиверса.
Она села рядом, взяла его руки в свои, ткнулась носом в щеку.
– Другие? Бедный Рич, зачем тебе так много миров? Нет-нет, говори, что хочешь, до рассвета еще есть время. Но ты мужчина, ты можешь потом пожалеть, что тебе попался внимательный слушатель. Ты привык быть сильным и циничным…
– А сейчас я слабый, – человек негромко рассмеялся. – Мод, именно сейчас я сильный. Говорить такое вслух не так и легко… Итак, ты возвращаешься. Вокруг все, как раньше: коридор, тусклые окна, призраки. Но ты уже другой – тот кусок жизни, где ты побывал, полностью стерт. Его уже не вспомнить, по крайней мере, в этом аду. И ты становишься прозрачнее, это очень хорошо заметно, когда смотришь в зеркало…
Женщина провела губами по его лицу. Ричард Грай вздрогнул, прикрыл глаза.
– Да… Смотришь на себя – и видишь кусок стены в старой побелке… Пугаешься, меряешь шагами коридор, а потом снова принимаешься вспоминать, уходишь в прошлое, возвращаешься. Тебя все меньше, ты все больше походишь на призрак, а вместо памяти – черное Ничто. Но даже не это самое страшное. Хороших страниц в жизни мало, их перелистываешь очень быстро. Потом идет обычная текучка, ты ее тоже листаешь – и тоже стираешь напрочь. И остается страшное, жуткое, позорное – то, что ты и рад бы не помнить. Это и есть адский выбор, Мод. Пережить заново самое плохое в своей жизни – или бродить призраком по проклятому коридору. Ты пытаешься держаться, считаешь дни, считаешь шаги. Но потом все равно уходишь – из ада в ад.
Она на краткий миг отпустила его руки, привстала, снимая рубашку. Черный шелк неслышно соскользнул на пол.
– Ложись… И прекрати вспоминать, иначе и в самом деле сойдешь с ума. Это был лишь сон, Рич. Ты проснулся.
– Нет! Я снова заснул, мне позволили. Иначе бы я остался тенью в коридоре – бессмысленной, беспамятной, забывшей даже свое имя. Это и есть ад – ты уничтожаешь, стираешь сам себя. Кто-то оказался милостив, я очнулся на палубе корабля под названием «Текора», смог вспомнить себя, свою речь, свой мир. И тебя тоже, Мод.
Он прилег, поправил подушку под головой прижавшейся к нему женщины, провел ладонью по ее темным волосам.
– Тебе ни к чему в это верить, Мод. Мир, как известно, один, это столь же очевидно, как и то, что Земля плоская. Даже Вернадский не захотел заглянуть за горизонт. Жаль, я на него очень рассчитывал! Что я могу требовать от капитана советской военной разведки?
– Сейчас – всё, – шепнули ее губы. – Пока еще не рассвело. Всё, абсолютно всё…
На этот раз покрывало сна было черным и легким, как прочный шелк. Оно отдернулось сразу, в единый миг, открывая дорогу в привычный мир, в новый день – тихий февральский день, залитый неяркими лучами зимнего солнца. Ричард Грай открыл глаза, зажмурился, отодвинулся подальше он непрошенного света, льющегося сквозь оконные стекла.
Привстал.
В гостиничном номере он был один. Недопитая бутылка на столе, единственная рюмка, пепельница с папиросными окурками – все та же осточертевшая испанская «Фортуна». Пустой стакан стоял почему-то на полу в маленькой мокрой лужице. В воздухе пахло ее духами, и еще что-то лежало рядом с графином.
Он нащупал ногами истертые гостиничные тапочки, вздернул себя с кровати, шагнул к столу.
Белая бумага, знакомый летящий почерк.
«Не хотела тебя будить. Солнце уже взошло, и я успела вновь просмотреть гравюры. Мир один и Земля плоская, Рич! Лучше поверить в очевидное, чем бояться, что нога соскользнет с глобуса. Я заметила, что три гравюры совершенно не похожи на остальные. Но техника та же, и инициалы художника совпадают. Отложила их отдельно. Когда найдешь время, можешь поразмышлять – и лучше, если это случится уже под родным небом».
Подписи, конечно же, не было, но сбоку пристроился маленький рисунок – переплетения тонких линий, образующие четыре неровные цифры: «73–88» [35] .