Не удержусь от воспоминания: во время разговора с Рахамой мне довелось выпить целые три чашки кофе, завариваемого его невольником-арабом по какому-то особому рецепту. Кофе превосходен (мистер Зубейр именует его «аромат Йемена»), но повторять этот подвиг не решусь. Боль в затылке не отпускала до самого вечера — в придачу к моей постоянной спутнице-лихорадке.
Суть беседы с мистером Зубейром проста. Никакие хорошие личные отношения не послужили бы гарантией безопасности в таком путешествии. Для хищника, которым без сомнения является мой добрый знакомый, я и моё скромное имущество (особенно оружие и коленкор) рано или поздно показались бы исключительно законной добычей. Однако, моя давняя дружба с губернатором Капской колонии заставляет даже разбойника проявлять осторожность. Более того, в личном письме губернатор прямо указал, что если со мной что-то случится, и я не вернусь в течение года, мистеру Зубейру придётся забыть о торговле не только в британских, но и в португальских владениях. Угроза не пуста: конкуренты Рахамы охотно займут его место и уже предлагают весьма выгодные условия.
Итак, наши интересы совпадают: я хочу вернуться живым, а мистер Зубейр не желает терять доход. Посему все путешествие он весьма предупредителен.
Зная цели моей экспедиции, он поинтересовался, на какое ещё расстояние к северу я желаю проследовать. Причина вопроса в том, что через несколько переходов караван остановится надолго — и моё присутствие становится совершенно нежелательным. Рахама аргументировал это начинающейся войной (которую сам же разжёг!) и посоветовал вернуться с отрядом, отсылаемым им на юг с грузом слоновой кости.
Я ответил, что для первой из двух моих задач этого вполне достаточно. Мне осталось произвести два или три измерения, после чего можно смело подводить итоги. Данная часть работы будет выполнена. Вместе с тем, вторая задача требует дальнейшего, уже самостоятельного, движения на север, в район, именуемый местными неграми Иривати (Большая вода). Судя по всему, там находятся несколько крупных озёр. Для этого путешествия мною и захвачен запас валюты (то есть, коленкора), равно как оружие и боеприпасы.
Мистер Зубейр твёрдо заявил, что риск для его «дорогого друга» превышает все разумные меры. Одинокий европеец в этих краях обречён, а моё «богатство» (коленкор!) послужит лишь приманкой для разбойников. В погоне за журавлём я потеряю не только синицу, которую уже посадил в клетку, но и самое жизнь.
Есть над чем поразмыслить, особенно если учитывать моё скверное самочувствие. Умереть, не закончив ни одного из дел, было бы очень обидно.
Между тем, сегодняшнее утро ознаменовалось весьма драматическим эпизодом — попыткой переправить небольшой отряд на другой берег встреченной по пути реки, которую местные жители именуют Кофуэ. Переправа завершилось посередине, на стрежне (наскоро построенный плот рассыпался по брёвнышку), после чего состоялась отчаянная схватка с местными крокодилами. Чудо, что никто не погиб, но двое негров и араб-охранник были ранены весьма серьёзно — и наверняка простудились. Все-таки август — южноафриканская зима.
Крокодилы здесь, как я успел заметить, весьма большого размера, весьма сходные с виденными мною в Судане. Ружейных выстрелов чудища совершенно не боятся. Одно из них умудрилось выползти на берег и столкнуться нос к носу с нашим многострадальным осликом, отпущенным мною попастись по случаю привала. Вмешаться я не успел: крокодил помедлил самую чуть — а затем стремглав убежал обратно в реку. Поражённые арабы из числа охраны подняли дикий крик: «Куджур! Куджур!» («Колдун! Колдун!»), имея в виду явно не перетрусившего крокодила.
Таким образом, вопрос с именем для ослика решился. Наш Куджур его заслужил по праву.
Для меня этот трагикомический эпизод интересен ещё и тем, что явившийся с утра пораньше Даймон пересказал его задолго во всех подробностях — задолго до того, как все произошло.
Капитулирую перед очевидностью. Никакая болезнь, никакая лихорадка, никакое раздвоение личности не могут превратить меня в провидца, причём два раза подряд. Даймон так же реален, как и крокодилы в реке Кофуэ. Вероятно, столь неуважаемые мною прежде спириты правы, и мы в некоторых случаях, например, когда чувства обострены болезнью, способны находить контакты с миром духов.
Значит, я общаюсь с умершим? Не желая спрашивать прямо, дабы не спугнуть «гостя», я поинтересовался у вновь явившегося (уже на закате) Даймона, о его самочувствии. Ответ, признаться обескуражил: мой Даймон сообщил, что сидит за столом, пьёт кофе (правда, не «аромат Йемена», а напиток неведомого мне «Якова») и чувствует себя превосходно.
Возможно, прав тот, кто считает, будто умершие сами не ведают о своей кончине, воображая, будто жизнь их продолжается. Страшно, если подумать!
Увы, за всеми делами, я так и не успеваю написать о том прекрасном, что вижу каждый миг. Поистине земля миомбо достойна куда более умелого пера, чем моё. Даже самый чёрствый человек ощутит пробуждения истинного чувства, увидев, как ярко-красное, словно налитое тяжёлой кровью, солнце касается верхушек недвижных от жары деревьев мопане. Именно в этот миг над землёй, такой же красной, как закат, начинают петь вечерние птицы…
Увы, поэтического дара я лишён. Мбомо спешит заметить, что сие определённо к лучшему, ибо в противном случае, я бы потратил все время экспедиции на сочинение оды в честь первой же встреченной зонтичной акации и винтовой пальмы.
Не знаю, как пальма, а зонтичная акация того стоит.
Небо ясное, туч нет, значит, ночь следует посвятить измерениям. Надеюсь, секстант и на этот раз не подведёт.
Музыка Норберта Шульца, слова Ханса Ляйпа.
Исполняет Сюзи Солидор.
(3`23)
Достаточно редкое исполнение легендарной песни в её французском варианте.
Решил Алёша Лебедев все тайны разом узнать. Не вообще, не в мировом масштабе — в личном. Больно накопилось их: музычка в наушниках, оранжевые пятнышки на экране, телеграмма в мировое пространство, переворот грядущий. Мало? Можно Десант добавить, и ребят под бархатным знаменем, которые «Отечество и Порядок». Кто такие, откуда взялись, из чьей мошны деньги берут?
Заодно и Профессора, Жениного папу разъяснить. Очень уж запомнился.
Понял Алексей: прикоснулся он к чему-то необычному, к такому, что не на каждом жизненном углу встретишь, не у каждой станции метро. Даже не понял — почувствовал. Порознь, по отдельности, все мелочью показаться может, но если разом собрать и присмотреться…
Решить-то решил, только не сразу руки дошли. Учиться надо, на лекции ходить, к семинарам готовится. Текучка, рутина, но куда денешься? В двоечниках, даже в троечниках, которые «D» и «E» по новому счёту, пребывать никак не хотелось. И так ничем не знаменит, из демократов выгнали, пусть хоть зачётка прилично выглядит. А преподы смотрят косо, кривятся: мало, что демократ, ещё и хулиганить горазд, вся личность в отметинах. Каждому не объяснишь, и слушать не станут.