— Алёша, неужели правда? Насчёт вертолёта?!
Развёл руками товарищ Север, поглядел недоуменно. Откуда ему знать?
— Не думаю, Ева. Какой вертолёт! Сторож керосинку заправлял…
Сам же не выдержал — улыбнулся.
Ноу-хау! А насчёт вертолёта — удачно вышло. Сразу поверили, подхватили!
— Снимки Игорю покажем. Порадуем!
Вот и телевидение, куда без него? Наставили камеры, микрофоны тычут. Что скажете, люди добрые, как прокомментируете? Один, самый смелый, с камерой на горбу за оцепление проскользнул. Кинулись к нему стражи порядка, мрачные, с «демократизаторами» наперевес. Не вышло! Вслед за телевизионщиком ещё трое просочились. Менты к парню — они к ментам…
Ой!
Двое стражей порядка на земле пластом, третий присел, скорчился, подняться не может. Даже не поймёшь, почему и как, слишком быстро все…
— Ментов бить начали!
Уверенно констатировали, радостно. И не возразил никто. А чего возражать? Если горотдел горит, чёрным дымом исходит, ещё и не такое случиться может.
— Это им, ментам поганым — за Десант!
Быстро сообразили. Понятливые!
* * *
— Алёша! Выходит, ты все заранее знал? Ты же вчера вечером велел фотоаппарат взять! Ты же… Тебе Севе… Семён сказал? Ты… Ты такой молодец, Алёша!..
Слова Феликса Конарского, музыка Шутца (обработка).
Исполнительница неизвестна.
(4`56).
Знаменитая польская песня, посвящённая боям у Монте-Кассино в 1944 году. Дальний её прообраз — канадская «In Flanders Fields» («В полях Фландрии») времён Первой мировой войны. Песня очень хорошая, исполнение удачное, но под Монте-Кассино поляков все-таки разбили.
К больнице Алёша подходил не без опаски. Пост у палаты Игоря убрали, и следователь надоедать перестал, но так до сегодняшнего утра было. Мало ли что озверевшим ментозаврам в голову взбредёт? Дуболомы у двери — ладно, а вот «мышеловка» (всех пускать, никого не выпускать) уже опаснее. Зачем товарищу Северу ясным месяцем светиться?
Но и отступать поздно. Не отправишь же Еву в авангард, как Матросова на амбразуру. Раз договорились…
Дочке Профессоровой, понятно, хоть бы хны. С шага на бег переходит, с первой космической сразу на третью. Не осудишь, не удержишь — первый раз девушку к Игорю пустили. Тем более, не просто идёт, с гостинцами — с теми, что в сумке, и с теми, что на фотографиях.
Алёша не удерживал, лишь время от времени за руку брал. Не беги, уже пришли.
А если бы Игоря убили? Куда бы они с Евой сегодня спешили?
Возле входа — больничный народ в стираных халатах, никого в форме. В холле тоже, и у лифта, и в коридоре. Возле палаты — пусто. Ева не выдержала, вперёд бросилась, рывком дверь открыла…
Дёрнуло Алёшу. Бог весть, чего боялся. Окрика «Стой, стреляю!»? Паранойя…
Те, в аптеке на Костомаровской, не боялись. Смело горели!
И только когда в палату заглянул…
— Женя! Алексей! Ребята, смотрите, кто пришёл!.. Женя!..
…Ясно стало: не в узилище попали — на праздник. Торт на столе, рядом ваза с цветами, из-за неё бутылка коньячная выглядывает.
— Хорст! Хорст!..
Пока Женя-Ева Игоря обнимала, по бинтам и по гипсу гладила, Алёша к стеночке отступил, мешать не желая. Своё дело сделал, девушку к другу в целости-сохранности доставил, можно в сторонке обождать.
Не тут-то было.
— Алексей! Парни, это же наш демократ! Дуй сюда, Алексей, чего топчешься?
Узнали! И он узнал — всех троих, что возле койки Игоря собрались. Хоть и в штатском, без повязок и значков, а не спутаешь. Вместе тогда на улице стояли, в одном ряду. Двоих только в лицо помнил, а третий…
— Помнишь, Алексей?
— Привет, Степан! Уже без повязки?
Степан Квитко, жертва злодейской гайки. Тот, с которого все и началось.
— Живой, демократ? И молодец!
За плечи обхватили, усадили на стул, коньяка плеснули в пластиковый стаканчик.
— Погодите, погодите!
Это уже Ева. Только-только от Игоря оторвалась — и в сумку за фотоаппаратом.
— Вы ещё не видели! Ещё не видели! Тут такое!..
* * *
— …Ребята, ребята, не увлекайтесь. Никакого вертолёта там реально не было. Вы что думаете, над городом кто хочет, тот и летает?
— Граница рядом, Хорст. Семьдесят километров всего. Русские братья могли слегка помочь.
— Помочь? И ПВО побоку, и погранцы? Ясно дело — термитные заряды заложили. Только не это главное, парни. Чего менты ждали, чего боялись? Что мы их реально отстреливать начнём, по подъездам ловить. То-то начальнички в бега ударились! А мы мелочиться не стали. Раз — и дымом в небо. Представляете, как эти гадов напугались? Сразу из коридора охрану убрали, глядишь, и дело закроют…
— Мы напугали?! Не мы это, жаль… Знать бы кто постарался!
— Ясное дело, товарищ Север!..
— Тихо! Спятил, Степан, что ли? Никаких имён! Только-только караул сняли… Но если это действительно Семён… Ох, неслабый он парень!
Слушал Алёша, молчал, коньяк мелкими глоточками цедил. «Ай-Петри» — правильный, но слишком резкий. Как раз для Десанта.
…В «Черчилле» получше найти можно!
Не перебивал, не спорил. Все они в Десанте — спецы, все разбираются. А он, Алексей Лебедев, простите, кто? Очкатый студент, демократ в галошах.
— …Парни, я фотографии тоже смотрел, вместе с вами. Не спутаю, меня таким вещам в армии крепко учили. Женя, покажи ещё раз — ту, где фасад… Нет, следующую… Что мы видим? Видим мы, извините, пробоину. Дыру! Изнутри такую не сделаешь.
— Но почему — вертолёт? Обычная пусковая установка — вроде американской «Джевелин». Просто, удобно, эффективно…
— Ребята, а торт? Алёша, тебе ещё положить? «Eine Flasche Rotwein und ein Stuckchen Brot…»
— Да, спасибо. А что за «дойче зольдатен»?
— Не «дойче зольдатен», а «Wenn die Soldaten». «Schenken die Madchen Ihren Soldaten…» Тебе побольше?
Алексей на все соглашался. Торт — значит, торт, побольше, так побольше, «Джевелин» — пусть «Джевелин». Спорьте, спорьте! Как на самом деле было, самому товарищу Северу знать не дано. И не надо. Его дело — приказы отдавать, а не ракетные траектории рассчитывать.
А здорово получилось!
Иван Иванович на прощание пообещал весь город удивить. Удивил, не соврал. И вправду спец! Это понятно, а вот со спутником что? Если не ракетой… Чем?!