— Как ты эту гадость куришь? — продолжая перхать, задавленно спросил он.
— А я всегда, когда за бугор выезжаю, с собой несколько пачек «Примы» беру, — признался Жора. — Как тоска одолевать начинает, я сигареточку выкурю — и словно опять дома оказался.
Русской с сомнением понюхал сигарету.
— А мне она Монголию напоминает, — сказал он. — Дымит словно кизяк. Ну, что делать будем?
— Я посплю, — решительно сказал Жора и вытянулся на топчане. — А то вчера в дансинге полдня аргентинское танго с одной дамочкой разучивал. Одного французского шампанского два ящика выжрали. А утром на скачки подался, а оттуда прямо на футбол.
Он сладко зевнул, с хрустом потянулся и с неожиданной досадой сказал:
— Из-за этих козлов так и не узнал, кто гол забил — Панов или Веретенников.
Русской посидел, посасывая вонючую сигарету.
Хилькевич похрапывал, одной рукой зажав в кулаке свою толстую золотую цепь. Лицо его было безмятежно спокойным, словно не в камере он сейчас находился, а спал в очередном пятизвездочном гранд-отеле с очередной жрицей Камасутры под боком.
Илья Константинович тычком забычковал недокуренную сигарету и лег на спину, глядя в грязный потолок камеры. Почему-то сейчас ему вспомнились убийцы, гнавшиеся за ним от самого Владика. «Интересно, — подумал Илья Константинович, неожиданно для самого себя окунаясь в сонливую дрему, — нашли эти орлы себе новый пистолет или… х-ээх… что-нибудь новенькое придумали?»
Пробуждение было тягостным.
Представьте, что вам снится занятный сон, будто вы научились летать не хуже стрекозы. И вот вы стремительно мчитесь над землей, разглядывая красоты природы, питаетесь нектаром и цветочной пыльцой, которая стимулирует вас не хуже ликера или сока легендарного дерева йохимбе. И вдруг совсем неожиданно для себя вы ударяетесь о что-то упругое, которое тесно и жарко охватывает вас сразу со всех сторон. Вы яростно рветесь на свободу и с ужасом осознаете, что, несмотря на все ваши усилия, увязаете все глубже и глубже. Наконец вы открываете глаза и обнаруживаете, что запутались в паутине, хозяин которой наблюдает за вами откуда-то со стороны. Представили? Теперь вы поймете проснувшегося Илью Николаевича Русского, обнаружившего, что он все так же сидит в грязной камере жандармского участка. Честнее будет все-таки сказать, что Илья Константинович в этой камере лежал на жестком и неудобном топчане и даже немножко дремал, насколько нервы ему позволяли, а проснулся от мощного рыка соседа.
Жора Хилькевич храпел так, что дежурный в тесном коридорчике поминутно снимал форменную фуражку, обмахивался ею и испуганно осенял себя крестным знамением. По мнению сорокалетнего надзирателя Пепе Хусманоса, так мог храпеть лишь нечистый дух или человек, в которого этот дух вселился. В том, что полный русский, доставленный в участок со стадиона, был одержим бесом, надзиратель ни капли не сомневался. Бить карабинера сиреной по голове! Для этого действительно надо быть одержимым! Да и вообще притащить на стадион сирену мог лишь человек, попавший поддьявольское влияние. Нормальные люди приносят на стадион барабаны, горны, петарды, ракеты, пистолет, наконец, — на случай недобросовестного судейства. Но сирену! Воистину правду пишут в газетах, что головы у русских устроены Совсем иначе, чем у всех остальных людей.
На второго узника надзиратель поглядывал с опасливым любопытством. Про узника этого говорили, что он на пару с другим людоедом, своим дружком Адольфом, в Европе съел около тридцати миллионов человек. Ну и аппетиты у этих немцев! И полиция в Германии была никудышная. В Аргентине любой даже самый хитрый людоед мог съесть безнаказанно, ну, от силы человек тридцать. Потом его бы обязательно поймали и прикончили. Надзиратель Пепе Хусманос вытирал пот со лба большим платком и думал, что с этим немцем надо держать ухо востро, не так с ним все просто, с этим немцем, оборотнем он был, этот немец, не иначе. Как с ним только русский спокойно себя чувствует? Настоящий мужчина, истинный кабальеро! Спит себе и внимания не обращает на упыря.
А упырь по камере мечется. Ни дать ни взять — загнанный зверь. И не зверь даже, а чудовище самое настоящее. Такого надо серебряной пулей стрелять или распятие ему прямо в сердце забить. Или кол осиновый. Еще чеснок от упыря хорошо помогает, повесишь на грудь головку свежего чеснока, так и бояться нечего — все равно упырь тебя никогда не тронет, он ведь чеснока не меньше креста боится. Скорее бы за этим людоедом пришли, что ли…
Тут размышления Пепе Хусманоса были прерваны появлением большого начальника, который явился в участок в сопровождении целой свиты. Пепе думал, что они прибыли посмотреть на немца, но ничего подобного, на проклятого людоеда они и внимания не обратили, а, к величайшему облегчению Пепе, разбудили русского, что на стадионе несчастному Оливейро Менейросу сиреной в лоб заехал.
Разбудили и увели этого мужественного кабальеро на допрос. Честно говоря, Пепе считал, что русский кабальеро пострадал безвинно, он бы и сам Оливейро при случае морду набил, и с большим удовольствием. Таких подлецов, как этот Менейрос, еще поискать надо, он со старушек, что зеленью на рынке торговали, мзду брал и пиво во время дежурства пил, а уж до женщин охотником был — петух с ним и рядом не стоял, с этим самым распутным Оливейро Менейросом! Ведь до чего дошло, он и за племянницей Хусманоса ухаживать стал, награди его дева Мария бесплодием!
Надзиратель Хусманос и дальше бы предавался сладким мечтам о том, как дева Мария покарает ненавистного сослуживца, но тут привели назад доблестного русского. Впрочем, не таким он уж доблестным и оказался, впрямь был одержим бесом. Иначе зачем ему было с размаху больно пинать ногой Пепе Хусманоса? Вот такие паразиты и распускают руки на футбольных матчах! Несчастный Оливейро! Долго ему придется лежать в больнице, бедняжечка Луиза скорее всего своего возлюбленного и не дождется, раньше выйдет за кого-нибудь замуж, хвала Всевышнему!
Он еще долго ворчал, бесцельно гремя ключами, но Жора Хилькевич его не слушал. С размаху плюхнувшись на топчан, он сжал колени руками и выразился так, что покраснела бы селедка в Белом море, если бы она только услышала злого и раздосадованного мурманчанина.
— Дело завели? — догадался Илья Константинович.
— Завели, — признался Жора. Внешне он не особо расстроился, достал из кармана сотовый телефон и, деловито сопя, принялся набирать номер толстыми и непослушными пальцами. — Зато сотовый отдали! Ну я им, козлам, устрою!
Набрав номер, Жора выпрямился.
— Бля буду, я им устрою! — пообещал он, вслушиваясь в далекие гудки. Наконец его соединили, лицо Жоры прояснилось, и он громко заорал в трубку. — База? Алло, это база? Я спрашиваю, это база подводных лодок? Соедините меня с адмиралом Тихомировым! Леонтьич? Здорово, Леонтьич! Слышь, я тут припух немного… Как это где? В Аргентине припух. Да нет, Леонтьич, ничего серьезного, за нашу футбольную сборную очень болел и сгоряча одного здешнего мента по кумполу сиреной двинул. Зачем? Да чтобы поле, сучок, не загораживал! Что? Да нет, не загнулся он, честно говорю, не загнулся. Живой, как Ленин, может, даже еще живее! А меня, блин, в Здешнее КПЗ загнали. Выручай, Леонтьич! Как это чем? У тебя подлодки близ Аргентины ходят? Ну вот, пусть одна из них всплывет да ракетами немножечко пошевелит: «Отдавайте нам нашего Жору!» Слышь,Леонтьич, какой международный конфликт, отдадут как миленького, точно тебе говорю…