Свидетели не нужны. Более того, они обычно опасны. Человечек, который приставлен к Берии, должен проследить, чтобы все оказалось выполнено в полном объеме. Потом этот человечек должен исчезнуть. И в этом случае надеяться не на кого. Есть вещи, которые приходится делать самому. Всегда окончание партии необходимо проводить без консультантов. Отпустив верного, но уже из-за того обреченного помощника, Сталин долго ходил по кабинету, прикидывая и размышляя. Вытанцовывалось неплохо.
Он не рассуждал, правильно поступает или нет. Однажды принятое решение он никогда не менял. Вождь не может менять решений, в противном случае он не слишком долго пробудет вождем.
Немного тревожило совсем иное.
Летом прошлого года по просьбе Сталина в Кремль привезли плутониевый заряд. Сталин с любопытством рассматривал небольшое никелированное полушарие, потом посмотрел на Курчатова.
— Муляж?
— Нет, товарищ Сталин, — отозвался тот. — Положите руку на заряд, и вы убедитесь в том, что он выделяет тепло.
Полушарие и в самом деле было теплым.
— Не опасно?
— Мы же все живы, — рассмеялся Курчатов, бросая взгляд на генералов и насторожившегося Берию.
— А почему бы вам не разделить заряд на две части и не изготовить две бомбы? — задумчиво взвешивая слова, спросил Сталин. — Две бомбы лучше, чем одна.
Курчатов посерьезнел.
— Невозможно, товарищ Сталин. Есть такое физическое понятие — критическая масса. Критическая масса ставит предел — если масса плутония будет меньше критической, бомба просто не взорвется.
Вождь походил по кабинету, остановился перед Курчатовым, внимательно разглядывая его желтыми глазами, потом негромко сказал:
— А вы не ошибаетесь, Игорь Васильевич? Я думаю, что критическая масса все же понятие не физическое, а диалектическое.
Курчатов отреагировал немедленно:
— К сожалению, товарищ Сталин, уровень сегодняшних знаний недостаточен, и уменьшить критическую массу мы не в состоянии. Но мы будем работать в этом направлении.
Сталин поднял руку, упреждая ученого.
— Хорошо, хорошо, — сказал он. — Но я думаю вот о чем, взорвем мы с вами бомбу, а американцы пронюхают, что у нас не наработано сырье для второго заряда. Возьмут и попрут на нас. А нам нечем будет ответить..,
— Постараемся подготовить сырье, — серьезно отозвался Курчатов.
К февралю пятидесятого года было изготовлено пять плутониевых зарядов. Однако вождь был верен себе. Он лукавил в разговоре с ядерщиком. В качестве отвлекающего маневра были использованы при строительстве огромные массы обычной взрывчатки, взрывы которой вызывали сейсмические колебания, не уступающие тем, что случались при атомном взрыве. Уже 25 сентября 1949 года в сообщении ТАСС было упомянуто, что в СССР при строительстве одного из объектов были применены взрывные работы, которые не имеют к испытанию атомной бомбы никакого отношения. Предательские следы радиоактивности в районе испытаний во внимание, к сожалению, не приняли. Опыта не хватило.
Сейчас Сталина терзали все те же сомнения: как скрыть явное? Не станет ли это причиной для внешней агрессии против СССР? Вопрос был серьезным, следовало все еще и еще раз обдумать. Безвыходных ситуаций не бывает, они возникают тогда, когда за дело, требующее гения, берется посредственность. Сталин полагал, что в данном случае все .обстоит совсем иначе — задача будет решена, если за нее взялся он сам. В данном случае все выглядело так, словно задачу по арифметике для третьего класса взялся решить студент, владеющий высшей математикой. Не зря же люди говорили, что для гения товарища Сталина нет ничего невозможного. Вождь с этой людской молвой был целиком и полностью согласен. Человек, который переиграл Гитлера и привел народ к победе над фашизмом, был способен на —большее. В этом Сталин был твердо убежден.
Сейчас он сидел в своем кабинете и ожидал полковника Рюмина — ту самую пешку, которая в предстоящей игре должна была дойти до противоположного крайнего поля и поразить ферзя. Рюмин должен был развязать дело врачей, покончить с собственным министром и позже начать мегрельское дело, которое по замыслу вождя должно было покончить с незаменимым маршалом Лаврентием Павловичем Берией, чей юбилей страна справляла не так давно.
Мавр давно сделал свое дело, только вот с уходом слишком задержался.
Предутренний сон в холодной палатке был коротким и тяжелым, словно нырнул в беспросветно темную пустоту и вынырнул с гудящей головой и пульсирующей в висках кровью. А что поделать — полтинник стукнул Яковлеву, глупо думать, что к этому возрасту да с этакой неблагодарной профессией доживешь без гипертонии и больного сердца.
— Доброе утро, — сказал подполковник Звягинцев.
Глаза у подполковника были красными, судя по всему, он вообще не спал.
Изо рта у него шел густой пар.
— Как спалось, майор?
— Спасибо, хреново, — поблагодарил Яковлев и растерянно обвел взглядом палатку. В спальных мешках, оставшихся от Блюмкина и других заключенных, спали вчерашний армейский щеголь, прилетевший в офицерской шинели и хромовых сапогах, и неизвестный Яковлеву гражданский человек. В противоположном углу спал радист, которого Звягинцев далеко от себя не отпускал.
— А где бойцы? — зевая, поинтересовался Яковлев.
— Занимают места согласно боевому расписанию, — туманно сообщил Звягинцев. — Докладываю, майор, в шесть пятьдесят восемь не установленный самолет круглой формы вылетел из пещеры и ушел в направлении на северо-восток. Иных нарушений не было. Ты можешь по-человечески сказать, что это за диски такие? Самолеты предполагаемого противника?
— Спроси чего-нибудь полегче, — сказал Яковлев. Biглянув из палатки, он зачерпнул ладонью горсть снега протер им сразу же покрасневшее лицо. Щеки закололо. Яковлев торопливо вытерся насухо относительно чисты носовым платком. — Я знаю ровно столько же, сколько ты. Они, суки, летают, а мы с тобой яйца морозить должны. Начальству легко приказывать, они расстояние по карте меряют, а температуру по Цельсию. Мерили бы своей задницей, может, качественней к подчиненным относились бы. Пожрать ничего нет?
— Найдем, — заверил Звягинцев и принялся рыться в походном сидоре. — А противозакусочное средство не хечешь принять?
— Зачем? — удивился Яковлев, но тут же смысл сказанного дошел до него. — Подполковник, — протянул он, — с утра даже лошади не пьют!
— А это их дело, — уклончиво сказал Звягинцев. — У лошадей свои привычки, а у нас — свои. Так примешь фронтовые?
— А что у тебя? — задумчиво поинтересовался Яковлев. — Водка? Спирт?
— Чего ж ты, майор, десантуру за биндюжника держишь, — ласково укорил Звягинцев и взболтнул извлеченную из недр куртки фляжку. — Коньяк, майор, благородный коньяк. Его, говорят, сэр Уинстон Черчилль каждый год за валюту покупает.