Повинуясь инструкциям администраторши, Дмитрий поднялся на третий этаж. Номер был небольшим, но уютным. В комнате стоял телевизор, имелся телефонный аппарат, а в холодильнике индевели бутылки с соком и напитками. Пива только, к сожалению, не было.
Он подошел к зеркалу. Из зеркала на него глянул черноусый и кареглазый испанский идальго, измученный жарой.
Только без кастаньет. Он снова вспомнил кудрявую администраторшу и пальцами пригладил усы.
Приняв душ и сменив рубашку, Баскунчак снова позвонил Нулику. Того дома не было. Продиктовав на автоответчик сообщение, Баскунчак вышел на лоджию. Лоджия была длинная, разделенная для каждого номера тонкими перегородками, отделанными мозаикой.
На соседней лоджии негромко разговаривали двое.
Один был высок, плечист и грузен. У него было грубое, обветренное до красноты лицо с маленькими злыми глазами.
Низкий лоб под ежиком седых волос пересекали глубокие морщины. Однако нос картошкой придавал лицу его обладателя простецкое и добродушное выражение. Второй обращал на себя внимание породистостью и вальяжными манерами. У него было нервное артистическое и холеное лицо, он чем-то напомнил Баскунчаку артиста Ширвиндта. Только речь подкачала — выглядевший аристократом человек немного заикался, причем было видно, что это заикание у него не с детства, а явилось следствием какого-то потрясения, пережитого человеком не так давно.
— Не знаю, — сказал плечистый мужчина. — По-моему, ты просто отлыниваешь от работы.
— Н-нет-нет, п-позволь, — возразил аристократ. — М-меня просто интер-ресует его в-внутренний м-мир.
— Стажер есть стажер, — недовольно сказал собеседник.
— С-стажер стажеру р-рознь, — возразил аристократ. — Т-ты т-тоже стажер, и я с-стажер. Мы все с-стажеры на с-службе у будущего. С-старые стажеры и м-молодые. Мы стажируемся в-всю ж-жизнь, каждый по-с-своему. А когда мы ум-мираем, п-потомки оц-ценивают нашу р-работу и в-выдают диплом на вечное с-существование.
— Или не выдают, — жестко сказал плечистый. — Как правило, к сожалению, не выдают. Володя, ты опять начал заикаться. Показался бы врачу.
— Ерунда, — раздраженно сказал аристократ. — Сам знаешь, это не л-лечится.
Плечистый подозрительно посмотрел на стоящего на соседнем балконе Баскунчака и ушел в комнату. Его собеседник последовал за ним. Дмитрий почувствовал себя неловко, словно он и в самом деле подслушивал. Вместе с тем лица говоривших показались Дмитрию удивительно знакомыми, только вот он никак не мог вспомнить, где с ними встречался, хотя твердо знал — видел их, и не раз.
Он ушел к себе, включил телевизор. Работало семь каналов, но на каждом шла ненавистная ему реклама, а на РТР шел репортаж об очередной зачистке в Чечне. Накануне «духи» подорвали автобус с местными жителями, и теперь ОМОН начал очередную официальную разборку с ними. Показали укрытые брезентом трупы. Трупов было много. Баскунчак поморщился и щелкнул кнопкой пульта.
Можно было, конечно, пройтись и полюбоваться местными достопримечательностями. Время позволяло. Дмитрий постоял немного посреди номера, и мысль ему понравилась. Он решительно открыл дверь.
Прямо перед ним из соседнего номера выходил нескладный долговязый мужчина с короткой стрижкой и удлиненным лицом, на котором выделялись внимательные цепкие глаза.
Мужчина безразлично посмотрел на нового соседа по этажу и неторопливо пошел на выход.
Из следующего номера выскочил полный волосатый мужчина и побежал вслед за долговязым, на ходу окликая того:
— Леонид Андреевич! Одну минуточку!
— Господи, Марк! — с легким раздражением сказал долговязый. — Ну что вы волнуетесь? У нас масса времени!
— Между прочим, Кондратьев уже завтра приезжает, — настаивал его собеседник. Волосы у него были неестественно черные, не по возрасту. Красил он их, что ли? Сам он был небольшой, пухленький и чем-то напоминал бронзового китайского божка в рубахе, расстегнутой на три верхние пуговицы. Если только у китайских божков бывает волосатая грудь и они носят рубашки с коротким рукавом.
— Вот и хорошо, — продолжая движение, сказал долговязый. — Я с ним сам поговорю. Не надо спешить, для адаптации тоже время необходимо, а вы этого не понимаете.
Полный и упругий, как ртутный шарик, мужчина вновь устремился за ним.
— Вечно вы упрощаете, Леонид Андреевич. А все не так уж и просто, все-таки не с Алтая вернулись…
Дальнейшего Дмитрий уже не слышал.
Он спустился вниз. Какое ему дело до чужих забот. Свои бы решить! Где этого Нулика черт носит? Честно говоря, Баскунчаку очень нравилось, как Нулик работает. К тому же Евгений писал хорошие песни и сам исполнял их. Это у него выходило очень неплохо. Не зря же именно Нулик всегда исполнял на конвентах гимн фэнов. И собеседник он был очень приятный, умело рассказывал забавные истории из жизни писателей, да и на философские темы с ним было интересно разговаривать.
Неторопливо размышляя о будущем интервью, Дмитрий спустился по лестнице.
Как он и думал, слева от администратора за стеклянной дверью притаился тихий бар.
В баре за длинной металлической стойкой на фоне бутылок с пестрыми этикетками восседал, сверкая лысиной, краснолицый пожилой бармен в белой куртке с засученными рукавами. Его большие волосатые кулаки лениво лежали среди серебряных колпаков, покрывавших блюда с закусками. Слева от бармена возвышалась непонятная серебряная машина, от которой поднимались струйки ароматного пара.
Над головой бармена висел плакат, который гласил:
«Ваш старый Микки Маус борется за звание бара отличного обслуживания».
При виде Дмитрия бармен оживился, волосатые кулаки пришли в движение, бармен удовлетворенно закачал головой.
— Добрый день, — сказал он. — Новенький?
— Сегодня приехал, — сказал Баскунчак, вешая сумку на крючок рядом с сиденьем.
— Выпить? — поднял седые брови бармен.
— В такую жару? — искренне удивился Баскунчак.
— Хотите поесть? — задумался бармен. — У нас очень дешевые блюда.
— Пива! — решительно сказал Дмитрий. — У вас есть холодное?
— Обижаете, — гулко захохотал бармен. — Только холодное у нас и есть. «Балтику»? «Толстяк»? Или вы предпочитаете баночное?
— Местное есть? — поинтересовался Баскунчак.
Бармен снова засмеялся.
— Хороший подход к делу, — сказал он. — Вы мне нравитесь. Значит, «Толстяк», жигулевское сегодня еще не привезли. Меня зовут Джойс, старина Джойс.
«И этот туда же, — с некоторой неприязнью подумал Баскунчак. — Ладно еще молодежь себе иностранные имена берет. Мода у них такая. Тебе-то это зачем, виски уже совсем седые. Ты бы еще Улиссом назвался!» Но вслух ничего не сказал.