— Не будет добра. — Анастасия освободилась, опустила голову. — Ничего у нас с тобой хорошего не будет. Уйдешь на войну, а я здесь останусь. Кто я тебе? Не жена, не невеста…
— Что ж ты, Настенька, безглазая совсем? — Иван снова привлек девушку к себе. — Люблю я тебя! Очень сильно люблю!
— Не смейся. — Анастасия освободилась. — Ты кто? Графский сынок. А я? Баба простая. Тебе даже жениться на мне нельзя, никто не позволит.
— Настя! — Иван обнял женщину, ощутил, как дрожит под его пальцами ее сильное тело. — Ну, что ты, глупая?!
— Ничего у нас не получится, Ванечка, — вздохнула Анастасия. — Люди на воде тонут, а вас под воду при жизни несет…
Иван отстранился, строго глянул на женщину. Вот тебе и государственный секрет! Даже женщины знают. Откуда?
— С чего ты это взяла? — притворно небрежничая, спросил он.
— Ох, Ваня, да ваши секреты в Архангельске да Хол-могорах токмо собаки с аглицкими мастеровыми и не знают, — вздохнула Анастасия.
Иван приподнял ее, посадил на округлый, прогретый солнцем валун и принялся целовать. Делал он это нежно и обстоятельно, как только может влюбленный впервые мальчишка. А кто он, если по совести? Мальчишкой был девятнадцатилетний Иван Мягков, влюбленным по уши мальчишкой.
Анастасия, прикрыв серые свои глаза, гладила мягкие волосы Ивана, и только Богу сейчас было известно, о чем могла думать поморская вдова, о любви молоденького. мичмана, которому, вполне вероятно, суждено сложить живот свой во славу государя и Отчизны в первом же бою.
3. СМОТРИНЫ ГОСУДАРЕВЫ
Государь Петр Алексеевич стоял на берегу, нервно постукивая прутиком по кожаному голенищу ботфорта.
Корнелий Крейс сунулся к нему одутловатым лицом, торопливо зашептал что-то на ухо по-немецки. Курила Артамонов присел в сторонке на лобастый камень в шапке оленьего моха. Сбоку камня темнели какие-то сморщенные грибки. С Беломорья веяло свежим ветром.
Петр внимательно слушал наперсника и друга, нетерпеливо кивая. Потом обернулся, глазами ища Курилу.
— Волнуешься? — спросил.
Курила встал, неторопливо и без подобострастности подошел к государю. Государь был высок, но и Курила ростом ему не уступал, а статью, пожалуй, и превосходил даже.
— Немного есть, Петр Алексеевич, — сказал он. — Не каждый день государю на внимание свои труды представляешь.
Петр поднял подзорную трубу, поднес к глазу, оглядел залив. На оловянно поблескивающих волнах покачивалась одинокая шкуна. Еще несколько часов назад Петр вместе с адмиралом Крейсом облазили все закоулочки шкуны и убедились в отсутствии минных зарядов в оной. На ней же и в залив испытательный прибыли, а до берега добрались на заранее приготовленном ялике.
— Что-то не видно твоей подводки. — Редкие усы Петра вздернулись в насмешливой улыбке.
— Кабы видна была, государь, — сумрачно молвил Курила, — толку было бы от моей работы.
Петр остро глянул на корабельного мастера.
— Посмотрим, посмотрим, — хмыкнул он и что-то сказал по-немецки, оборотясь к Крейсу.
Адмирал сидел на корточках, раздвинув в стороны острые колени, и с великим любопытством палочкой шевелил морскую звезду. Услышав царя, Корнелий Крейс поднял голову.
— Так есть, мин херц Питер, — подтвердил он. — Дорога к звездам всегда лежит через тернии.
Петр снова прильнул к трубе. Видно было, что царя одолевает нетерпение.
— Дуришь ты голову, плотник, — дернул он щекой. — Отвлекаешь от дела занятых людей. Ты мне вот что скажи почему подводкою судно названо? Диковинно название больно.
— Сие проистекает из сущности оного судна, — начал неторопливо объяснять Курила. — Во-первых, судно движется под водой, а во-вторых, призвано оно подводить заряды под вражеские корабли… А «Садко» мы ее назвали, потому как…
Внезапно на море раздался оглушительный взрыв, что заставил корабельного мастера замолчать. Над шкуною встал фонтан бурлящей воды. Петр жадно смотрел в подзорную трубу. Крейс поднялся и тоже торопливо прильнул к окуляру своей трубы. Шкуна, разломленная взрывом надвое, быстро тонула. Скрылись в поднявшемся водовороте корпуса, мелькнули зачехленные мачты, потом на месте затонувшего судна вздулся небольшой водяной бугорок и сразу же сгладился. Там, где совсем недавно стояло на якоре судно, катились медленные и ленивые волны.
Государь отнял трубу от слезящегося глаза.
— Ты что-нибудь видел, Корнелий? — спросил он.
— Нит-шего, кроме утонутия судна, — флегматично отозвался Крейс, продолжая наблюдение.
На волне медленно плеснулась, приходя в себя, оглушенная взрывом рыбина.
— Ну, — сказал Петр Алексеевич. — Где же твоя подводка, Курила?
Секретное судно он уже видел и все его излазил с природным своим любопытством. Даже погрузиться в морские воды великое желание изъявил, но Курила тому с твердостью воспротивился: «Не дело, государь, тебе в пекло самому лезть, для того у тебя и подданные существуют».
Курилу Артамонова поддержал адмирал: «Государь у отечества один, — назидательно сказал он. — Не стоит рисковать будущностью российской ради удовлетворения мимолетного любопытства. Будь мудрым, Питер!»
Теперь государь желал увидеть судно, пустившее ко дну рыбацкую шкуну, но более — сделавших это людей.
Он вновь прильнул к подзорной трубе. Однако глядел он вдаль, а потому не заметил блеснувшего в двадцати саженях от берега стеклышка и не подозревал, что его самого сейчас разглядывают командующие ею мичмана. Оставляя за собою расходящиеся усы волн, труба двинулась к берегу, медленно приближаясь к месту, где стоял государь со своими спутниками.
С шумом разошлась вода. Петр с растерянностью оторвался от подзорной трубы и увидел, что в пяти саженях от него, медленно расталкивая воду, появился выпуклый верх подводки с горбом бочонка.
— О mein Gott! — потрясение выдохнул Корнелий Крейс. — Donnerwetternocheinmal!
Поднялась откидная крышка на бочонке, и на скользкую мокрую поверхность подводки, огороженную низкими леерами, выбрался, салютуя государю, Иван Мягков. За ним показался Яков Раилов, следом — голый по пояс волосатый Григорий Суровикин.
— Виват! — вскричал он с радостным нахальством. — Виктория, государь! Полная виктория!
Петр Алексеевич захохотал.
Подводка меж тем приблизилась к берегу, и стало видно, что нос ее обит железами. Уткнувшись носом в песок, судно замерло. Коротко прогремели барабаны, опуская грузы на дно.
— Всех на берег! — с хищным нетерпением велел государь и ликующе глянул на спутников.
На берегу выстроилась команда «Садко». Первым в маленькой шеренге стоял мичман Иван Мягков, следом — мичман Яков Раилов, за ними выставил грудь с какой-то казачьей наградою уже успевший облачиться Григорий Суровикин, а за ним — все шестеро гребцов: три Гаврилы, два Николая и Григорий. Петр, не делая различий, каждого обнял, каждого прижал к груди и крепко расцеловал.