— Девушки, во избежание неприятностей просим по одной выйти из воды и пройти в раздевалку. Мужчины останутся на месте.
— Что за дела, мужики? — подал голос крепкий парень с волосатой грудью. — Я что-то не понял.
— Поймешь, Гусаков. Отцепись от своей телки. Давно ли бабами стал прикрываться?
Тот отпустил девчонку. Женская половина не так была напугана, как мужская. Совсем еще дети. Лет по пятнадцать, им все в диковинку. Они с любопытством наблюдали за происходящим, но не реагировали, словно сидели в кинозале. Картинка и впрямь выглядела киношной.
По одной, гуськом, девочки поднялись по лесенке, и один из бойцов проводил их в раздевалку, где скучал официант. Там всех и заперли на ключ.
Теперь уже не имело смысла прятать свои лица. Бойцы скинули свои маски. Пожалуй, этот жест стал самым неприятным событием. Мужчины сгруппировались в центре бассейна. Если тебе показывают свое лицо, то уже не боятся, что ты его запомнишь, а потом найдешь и отомстишь за унижение.
У всех автоматчиков торчали переговорные устройства в ушах. Один тихо сказал:
— Все готово. Команда в сборе.
В ту же минуту двери «Жигулей» открылись, и из машины вышли еще двое мужчин. Один прихрамывал, опираясь на трость. Они медленно направились к дому.
— Кто вас послал, ребята? — продолжал суетиться волосатый. — Мы можем договориться. Я заплачу в два раза больше. Назовите цену.
— При твоем образе жизни, Гусаков, в парилку надо ходить с пулеметом. А ты оружие в раздевалке бросил.
— Знать бы где упасть…
— Знал. Сколько веревочке ни виться…
— Давайте по-хорошему, мужики. Я вас перекупаю.
— Денег не хватит.
— Назови цену.
— Твоя шкура.
Когда в зал вошли еще двое, Гусаков перестал торговаться, а трое его приятелей застонали, словно им рвали зубы.
— Да-да, господа бывшие офицеры. Вы не ошиблись. Это я, — почти ласково заговорил хромой. — Как вам не стыдно? Стрелять разучились. Пьете много, пули веером летят. А пуля — не пробка от шампанского. Она должна в цель ложиться.
— Не может такого быть! — воскликнул здоровяк со шрамом на щеке. — Я в тебя весь рожок выпустил.
— Поторопился, Пащенко. Бить из автомата с десяти метров — это лишь присказка. Врага добивать надо, а не с ног валить.
— Брось, Боря. Мы даже не знали, кого нам велено убрать. Гусаков нас в Москву послал. Велел ждать в машине на пятом километре Калужского шоссе. Потом позвонил, дал адрес и велел действовать. На все про все полчаса. Когда ж там думать-то? Приехали, пальнули и смылись. Только потом поняли, что своих положили.
Гусаков хрустнул зубами и ударил кулаком в челюсть своего холуя. Тот увернулся и ответил ему.
— Может, они сами друг друга порешат, как пауки в банке? — спросил Бориса Валерий Богданов, стоящий рядом.
— В лучшем случае покусают один другого. Удары не те, глаз не тот. Шпана, а не профессионалы. Скурвились.
Возня в бассейне кончилась, как только один из бойцов дал короткую очередь по потолку. Сверху посыпалась штукатурка.
— Ну, хватит полемик, пора к делу приступать, — жестким голосом заговорил Борис, и он гулко отдавался в закупоренной кастрюле с лужей посередине. — Объявляю приговор. Бывший лейтенант Пащенко, бывший лейтенант Колобков, бывший прапорщик Терентьев. Вы расстреляли на моем дачном участке самых достойных из нас — Олега Дубенского и Ивана Трушина. О себе я промолчу. За совершенные вами деяния вы приговариваетесь к расстрелу без суда и следствия по законам-военного времени.
После его слов раздались автоматные очереди. Трое из четверых расстались с жизнью. Вода в бассейне начала багроветь.
Гусаков смотрел на автоматчиков выпученными глазами, в которых кроме ужаса ничего не осталось.
— Что, приятель, напугался? — с усмешкой спросил Богданов.
— Я тут ни при чем. Я получил приказы из Москвы.
— От кого?
— От Илюши Проскурина.
— Проскурин — шестерка Максимова. Он решений не выносит. Осенью прошлого года ты со своей шпаной сжег самолет в моем клубе. Приказ тебе тоже Проскурин отдавал?
— Нет. Максимов. Он сказал, что ты не платишь денег в «общак» и тебя надо наказать.
— Наказал. Я выплатил хозяину самолета восемьдесят тысяч долларов и до сих пор еще не рассчитался. Но хозяин самолета меня попросил найти и наказать виновных. Тогда он готов мне вернуть четверть суммы.
— Спрашивай с Максимова. Я даже не знал…
— Не путайся, Гусаков. Только что ты сказал, кого наказывал. Следи за своими словами.
Тот не мог следить. Бассейн превратился в красную лужу и перестал быть прозрачным. Вокруг него плавали три трупа, и он вот-вот станет четвертым.
— Рассказывай по порядку, Гусаков, — стальным голосом потребовал Борис. — Какие ты получал приказы от Максимова и Проскурина за последние два месяца? Начнешь вилять — тут же получишь пулю в лоб.
— В начале мая, на ежегодной сходке в клубе ветеранов Проскурин дал мне поручение похитить парня. Сопляк, лет шестнадцати. Дал мне адрес. Поселок Озерцы. Фамилия Ливенталь. Парня мы нашли и увезли. Потом Илюшка велел его хлопнуть и отвезти к гробовщику.
— Подробней о гробовщике.
— Магазин ритуальных услуг для богатых клиентов. Называется «Православный обряд». Максимов сбагривает туда трупы, которые должны исчезнуть с лица земли. Гробовщик укладывает их в гроб и направляет в военный госпиталь. У Максимова там свои люди работают в морге. Он лежал в этом госпитале четыре месяца после ранения. Обзавелся связями. Труп расчленяют, а сверху кладут умершего в больнице и хоронят официально на кладбище.
— И парня похоронили?
— Наверное. Я не знаю. Потом Илья велел мне позвонить папаше парня из Серпухова и потребовать выкуп в полмиллиона. Дать ему на сборы две недели и хорошенько припугнуть, чтобы тот не пошел к ментам. Прошло три недели, Проскурин опять позвонил мне и сказал, чтобы я вызвал Ливенталя в Серпухов с деньгами, и дал мне его новый телефон. Я все сделал. Но никто не приехал. Я и не ждал. Обычная телефонная игра. Он хотел, чтобы звонки исходили из другого города. А пятого июня Илья потребовал, чтобы я прислал ему трех стрелков, готовых приступить к работе по сигналу. Цель понятна, но кто был мишенью, я не знал. Когда ребята вернулись, они мне рассказали, в кого стреляли на даче. Я обозлился на Проскурина и сказал ему, что мы больше не будем работать вслепую. Вот и все. Илья больше не звонил.
— Да, Гусаков. Ты отъявленная тварь. Тебя уже не отмоешь. Выходи. Сделаем попытку смыть с тебя кровь.
Перепуганный мужик вышел из лужи крови. От пояса до пят он был покрыт бурой водой, стекающей с него разводами.