— Почему вы убеждены в том, что Добронравов убил Пухова?
— Он убирает свидетелей. Так же он поступил с Саввой Коптилиным и Иваном Сошкиным на той квартире, из которой мы его высвобождали. А картина и портфель — улики для следствия. Надо понимать, что у Добронравова железное алиби. Он лежит в реанимации.
— Может, и так. Свидетели ему не нужны, да и финансовый интерес имеется. Не надо ни с кем расплачиваться… Вы принесли мне хорошую новость. Теперь вопрос, относящийся к освобождению Добронравова. Что вами сделано для того, чтобы следствие догадалось об умышленном убийстве бандитов?
— Я сделал несколько выстрелов в сторону входной двери из оружия одного из бандитов.
— И что же?
— Мои люди проникали в квартиру через окна, никто из бандитов не стал бы стрелять по дверям. Менты быстро раскусят инсценировку. Это во-первых. Во-вторых, нет никаких сомнений, что Коптилин и Сошкин были усыплены и недееспособны. Вскрытие подтвердит.
— Об этом вы расскажете следователю чуть позже. Признайтесь ему, что вы по приказу Шестопала выполнили инсценировку, а бандитов убил Добронравов своей рукой. Но сделайте это, когда я вам скажу.
— Понял.
— Шестопалу о поездке на кладбище — ни слова. И пропускайте к адвокату всех, кого он сам пожелает видеть. Все его беседы записывайте на пленку.
— Палата нами оборудована. Каждый вздох слышен.
— Хорошо. Мне очень важно знать, кого он захочет видеть и о чем будет разговаривать с посетителями.
— Задача понятна.
— Идите, Николай Николаич, я вас больше не задерживаю.
Как только Потемкин ретировался, Кузьмин позвонил главному редактору одной из самых читаемых газет Питера Андрею Кучеру:
— Андрей, есть материал для первой полосы в завтрашний номер. Ты меня понял?
— Конечно, Аркадий Иваныч.
— Встретимся через полчаса в Таврическом саду на скамеечке возле пруда.
— Где обычно? Буду вовремя.
Кузьмин подкармливал несколько популярных изданий. Что называется, с черного хода, но официально он не владел никакими СМИ, их банк не финансировал печать. Однако немало редакторов имели крупные счета, и деньги на эти счета капали отнюдь не с нищенской зарплаты великих крючкотворов.
Когда Кузьмин появился в парке, редактор уже ждал, пережевывая сухой чебурек и запивая его пепси из банки.
— Слушай меня внимательно, Андрюша, и не перебивай. Сейчас на Богословском кладбище валяется труп известного авторитета
Пухова, больше известного под кличкой Могила. Валяется, расстрелянный в упор из пистолета, и не в яме, а на земле.
Журналист перестал жевать, рука с чебуреком застыла у открытого рта.
— По моим сведениям, — продолжал банкир, — смерть Коптилина, Сошкина и Пухова связаны между собой. Похищение адвоката — дело рук Могилы, который выполнял заказ высокопоставленного лица. И тут возникает вопрос: кого именно? Не странно ли, что выручать адвоката поехал Шестопал, а не милиция? Не странно ли, что опытные спецназовцы не взяли Коптилина и Сошкина живыми, а убили их? При этом жертва не попала под перекрестный огонь и не была уничтожена бандитами, а выжила. Теперь погибает известный вор в законе, который пришел на кладбище без охраны. Значит, не хотел, чтобы истинного заказчика видели в лицо. А в итоге лишился жизни.
— Погоди, Аркадий. Это же прямая указка на Шестопала.
— Совершенно верно. И криминальный Петербург ему этого не простит.
— Ах вот в чем дело!
— Туго соображаешь, редактор. Сделаешь пару звонков с угрозами Шестопалу. На работу, через секретаря, так, чтобы об этом знал весь банк и менты.
— Вот теперь мне все понятно.
— Тебе, Андрюша, ничего не должно быть понятным. Твои ребята провели журналистское расследование и поделились своей версией с читателями. Это все.
— Конечно. Я так и говорю. А как быть с адвокатом?
— Им мы займемся позже. Хватит с тебя и Шестопала на первых порах.
Кузьмин встал и оставил журналиста доедать чебурек.
Охранник принес в палату банкира открытку. Добронравов валялся на кровати в индивидуальных хоромах, обгладывал куриную ногу, запивал бульоном и смотрел телевизор.
— Что это? — спросил он недовольным тоном.
— Понятия не имею. Какая-то девчонка принесла и попросила передать вам. Она сидит внизу в холле и ждет ответа. Но на открытке ничего не написано.
— Дай-ка взглянуть.
Почтовая открытка без записки. Он перевернул ее и увидел репродукцию картины Федотова «Свежий кавалер». Адвокат нахмурил брови, немного помолчал, потом приказал:
— Приведите ее ко мне.
Минут через десять в палату вошла высокая длинноногая девушка с очаровательной мордашкой и потрясающими янтарными глазами.
— Вы, барышня, имеете ко мне дело? Но, как видите, я прикован к кровати и вряд ли кому сумею помочь.
Добронравов разыгрывал из себя умирающего, но на посетительницу вид больного не произвел должного впечатления. Она взяла стул, придвинула его ближе к постели и села.
— Нет времени прикидываться, Давид Илларионыч. Делом надо заниматься. Не то на бобах останетесь.
— Кто вы? Мне ваше лицо знакомо.
— Княжна Оболенская. Такой ответ вас устроит?
— Ах вот оно что!
— Дело в том, что марки принадлежат мне. Это мое наследство.
— Возможно. Но, очевидно, вы не читаете газет и не знаете, что меня ограбили и держали в заложниках. Как только встану на ноги, тут же явлюсь к вашей матушке с извинениями.
— Ради бога. К ней с извинениями, а ко мне с марками.
— Где же я их возьму?
— Там, куда положили. А я в обмен найду для вас коллекцию Федотова, чтобы она по случайности не попала к экспертам.
Добронравов прищурил глаза и внимательно изучал личико девчонки. Похоже, она не блефовала.
— Кто же стоит за вашей спиной?
— Очень надежные люди, чего не скажешь о вас. Вы одиноки, как волк во льдах Арктики. За вашей спиной плетут паутину, в которую вы непременно попадете. Излишняя переоценка собственной персоны всегда ведет к непоправимым ошибкам.
— Для своего возраста, сударыня, вы неглупы и в чем-то проницательны. Но вами управляют. Вы делаете очень опасные шаги и вряд ли самостоятельно решились бы на такое.
— Хорошо, что вы это понимаете, и надеюсь, у вас хватит ума не устраивать спектакль с моим похищением. Мне нужны только марки, и ничего больше. Вам надо постараться сделать так, чтобы они ко мне вернулись. Учтите, мне ничего не стоит оставить вас без коллекции Федотова. Если вы успеете перехватить мои марки, мы сможем договориться полюбовно.