«Миропроходец» просто лопался от гордости, будто это он, своими руками, создал великолепную панораму, расстилающуюся теперь перед путешественниками.
— Бывал я в Чебаркуле, там тоже красотища, но чтобы вот так... — протянул Николай, не в силах отвести глаз от настоящего чуда природы.
Ротмистр и Конькевич молчали, но их молчание было красноречивее любых восторгов...
— А как называется это место? — поинтересовалась Валя, нерешительно прикасаясь пальчиком к прекрасному желто-голубому цветку, похожему и одновременно непохожему на садовый ирис, растущему прямо у ее ног. — Это что — заповедник какой-то?
— Действительно, Владимирыч, куда мы попали? — Жорка наконец вышел из транса, присев возле выступающей из травы каменной глыбы, в серый ноздреватый бок которой, слегка подернутый налетом пепельно-голубого лишайника, были вкраплены крупные прозрачные кристаллы, темно-сиреневые, вспыхивающие на солнце полированными гранями.
Берестов по привычке слегка пожал плечами:
— Да безымянное это место, Гоша. Никто не знает, как оно называется. Да и людей тут никаких нет...
— Как нет?!
Эти слова почти хором выдохнули все путешественники, пожирая проводника взглядами.
— Нет конкретно здесь, или... — поспешил уточнить Чебриков, без устали колдующий над своими приборами.
— Или, — со вздохом подтвердил старик, вытаскивая из кармана портсигар, плотно набитый аккуратными самокрутками — фабричные сигареты давным-давно закончились, несмотря на режим жесткой экономии, применение мундштука, позволяющего использовать курево практически без остатка, и строжайший учет окурков. — Я тут все облазил: до самых гор добирался на западе и на востоке — чуть ли не до нашей Курганской области... Это не заповедник. Нет тут никого и, похоже, никогда не было.
— Неужели необитаемый мир?
— Выходит, так...
Берестов прикурил от своей допотопной зажигалки, называемой им «Катюша», и сокрушенно развел руками.
— Дышите, наслаждайтесь, воздух здесь отменный — никакой химии... Цветочки рвите, камешки собирайте... — Кивок в сторону Конькевича, пытающегося осторожно выколупнуть ножом из каменной глыбы крупный фиолетовый кристалл, бросающий на его лицо вишневые отсветы. — Все тут ничье... Ни лесник не придет, ни инспектор какой. Охота тут знатная, а рыбалка... — Старик сел на любимого конька. — Рыба чуть не голый крючок хватает, да такая здоровущая попадается — не всякую вытащишь! А грибы какие чуть позже пойдут, ягоды! Пойдемте к озеру, что на месте стоять. Ты рви цветы, дочка, рви, ничьи они тут, и прорва их великая... Некоторых у нас и в помине нет.
Оживленно переговариваясь, путешественники спускались к озеру, манящему своей искрящейся гладью. Каждый нашел себе занятие по душе: Валя плела венки из дивных цветов, словно просящихся в руки, ротмистр с Александровым по очереди озирали окрестности в бинокль, а Жорка не уставал любоваться на самоцветы, только что добытые им, то изучая на вытянутой руке, то разглядывая на просвет. Шаляпин по привычке уже куда-то сгинул, вероятно, на горе местным пернатым и хвостатым обитателям, в надежде взять реванш за прыткого тушканчика, оставившего его в степи с носом.
— А что это за камень, Сергей Владимирыч? — Жорка подкатился к старику с новым, только что подобранным им прямо на тропе бледно-зеленым кристаллом, напоминающим граненый стеклянный карандашик в палец длиной.
— Да, наверное, изумруд... — равнодушно бросил взгляд на зеленую сосульку Берестов, горячо объясняющий слушающему его вполуха Александрову, каким именно способом следует вываживать на мелководье крупную щуку, чтобы она своими острейшими зубами не перекусила леску.
— Изумруд?!!
— Ага... А синенькие эти, которые ты вначале ковырял, — аметисты...
— Да это же... Да это же драгоценные камни! Это же деньжищи какие!
— Точно. Я тут как-то набрал пригоршню разных камушков да принес в Бергланд, так там у меня их чуть с руками не оторвали... Триста талеров заработал за раз. Хотел к нам, в Челябинск, да побоялся что-то. Времена нынче неспокойные, еще прицепятся... Что, мол, да откуда... Себе дороже встанет.
— А?..
— Тут и золото есть, — упредил вопрос «миропроходец». — И жильное, в камнях, значит, и россыпное— в речках. Богатейший край, я же говорю...
— А чего здесь нет, Сергей Владимирович? — поинтересовался ротмистр, тоже подбирая на мелкой прибрежной гальке какой-то камушек и придирчиво его разглядывая.
— Да, пожалуй, все есть, что у нас встречается. — Берестов уже снял рюкзак и теперь, вооружившись небольшим топориком, приглядывал ровные рябинки для удилищ. — Или было когда-то. Бажов ведь сказы свои про эти вот места писал. «Серебряное копытце», «Малахитовая шкатулка», «Медной горы Хозяйка»...
— Тогда это Парадиз какой-то... — протянул граф, пряча камушек в нагрудный карман. — Рай земной...
— А давайте назовем этот мир Парадизом! — предложила раскрасневшаяся Валя, которая в пышном венке на голове была чудо как хороша. — Вы не против, Сергей Владимирович?
— С чего бы?.. — Берестов обстругивал стройное удилище карманным ножом, весь уже погруженный в предстоящую рыбалку. — Назови, как говорится, хоть горшком, только в печь не сади...
— Тогда голосуем! Кто за Парадиз, поднимите руки!
Противников нового названия не оказалось, лишь Жорка, как всегда рассеянный, поднял руку невпопад, увлекшись очередным самоцветом, выловленным уже на мелководье из кристально-чистой озерной воды.
— Значит, три «за» против одного воздержавшегося. Почти единогласно! — подвела итоги девушка, напяливая на непутевую Жоркину голову второй венок. — Нарекаем сей мир Парадизом.
— Браво, Валентина Павловна! — Чебриков шутливо поаплодировал. — Только воздержавшихся на самом деле не один, а два. Вы же совсем позабыли Шаляпина.
Кот, тут же высунувший свою довольную мордочку из густой травы, похоже, не возражал, старательно вылизываясь...
* * *
Поленья почти совсем прогорели, и алые сполохи только иногда оживляли подернутое белым летучим пеплом кострище. Если не считать далекого голоса какого-то местного пернатого жителя, сильно напоминающего тележный скрип, тишина стояла абсолютная, прямо-таки первозданная.
Лагерь давно угомонился, но Николаю, которому сегодня выпало дежурить до двух ночи, несмотря на дневную усталость, давно ставшую привычной, даже не хотелось прикрыть глаза.
Он молча лежал, закинув руки за голову и изредка попыхивая дымком самодельной сигареты в сторону какого-нибудь комара, излишне наглого или вообще «отмороженного», решившегося на самоубийственное пике, да следил за тусклой красноватой полоской, медленно перемещавшейся по горизонту, но так. похоже, и не собирающейся исчезать. Недаром в народе про пору, которая вскоре должна была наступить, метко говорят: «Зори целуются»...