На дне «раскопа» несколько рабочих укладывали, сверяясь с каким-то клочком бумаги, захватанным грязными пальцами до полной неразличимости, обломки мозаичных панелей, глиняные кувшины, целые и треснутые, нижнюю половину мраморной статуи, судя по пышным формам, женской, щедро пересыпая все это осколками керамики, угольями, куриными и говяжьими костями…
– Культурный слой! – важно подняв палец, изрек монарх. – Все по науке…
– Куды амфоры сгружать? – раздался совсем рядом смутно знакомый голос, и Георгий, оглянувшись, едва не полетел в яму от удивления: на козлах «припарковавшейся» неподалеку пароконной телеги, груженной амфорами из-под фалернского, восседал парнишка – тот самый, который подтаскивал сии сосуды, еще полные «под завязку», к их с Леплайсаном столу в кабаке папаши Мишлена.
«Вот тебе и “невозвратная тара”… – подумал Арталетов, поминая недобрым словом скупердяя-кабатчика. – Ох, и жук вы, господин Мишлен, ох и жучара!..»
– Куда прешь, деревенщина? – ястребом налетел на провинциала какой-то мужичок, перемазанный грязью по уши, но, судя по повадке, обладающий какой-то небольшой и узко локализированной властью – вроде прораба или завхоза. – Сказано же русским языком: на тринадцатый участок вези – к Пьеру Сансорейлю!
– А как я его найду, дяденька?..
– Увидишь там толстяка безухого – так это он будет, не ошибешься!
Спровадив возницу, прямо-таки брызжущий энергией субъект обернулся к зрителям и тут же сорвал видавший виды берет, склонившись едва не до земли.
– Прошу прощения, ваше…
– Тс-с-с! – недовольно прошипел король, еще больше надвигая шляпу на глаза. – Мы незнакомы!..
– … Ваше преосвященство! – ловко вывернулся «прораб». – Пришли полюбоваться на собор?
– Пш-ш-шел отсюда! – рявкнул раздосадованный монарх, и подхалим испарился.
Настроение короля, который терпеть не мог, когда его вот так, инкогнито, узнавали, было непоправимо испорчено. Словно Петр Первый на известной картине, он мерил шагами липучую глину, стремительно двигаясь к карете и почтительно скучающим гвардейцам, и Арталетову ничего иного не оставалось, как поспешать за ним.
Метрах в пяти-семи от кареты какой-то бородатый изможденный мужик, босой и в развевающейся по ветру белой рубахе, разительно напоминающий автора бессмертного романа «Война и мир», неторопливо шел между ямами и размашистыми движениями сеятеля разбрасывал что-то из объемистого лотка, висевшего у него на шее. Одна из «семечек» шлепнулась в расквашенную множеством подошв глину прямо перед Жорой, и он машинально ее поднял.
На вымазанной желто-бурой отвратной глиной ладони лежала темная, неправильной формы монетка с чьим-то профилем, увенчанным венком, и четко различимой надписью: «CAESARUS…» [35] .
– Неужели не узнаете? А между тем многие находят, что я поразительно похож на своего отца.
– Я тоже похож на своего отца, – нетерпеливо сказал председатель. – Вам чего, товарищ?
– Тут все дело в том, какой отец, – грустно заметил посетитель. – Я сын лейтенанта Шмидта…
Илья Ильф и Евгений Петров. «Золотой теленок»
– И что же получается? – Раскрасневшийся Гайк с размаху грохнул по столу кулаком, неубедительным по размеру, но мосластым, словно кастет, заставив все плошки, тарелки, бокалы и бутылки подпрыгнуть. – Как Фридриху, так сразу и императорский титул и такой интересный туристический маршрут, а как бедному Цезаряну, так кукиш с маслом? Нехорошо получается, дорогой, ох, нехорошо!..
– Уймись, – попытался утихомирить разгулявшегося друга Леплайсан, но тот и слышать ничего не хотел, заведясь не на шутку.
– Барбаросса вон уже и команду сколачивает для похода, а я? Вы же точно что-то такое знаете, шевалье! Вам тоже что-то напомнило мое имя, я же заметил – не слепой! Зачем скрываете, понимаешь?..
Как и всегда, когда он волновался, кавказский акцент в его речи проступал, как жир сквозь оберточную бумагу. Было видно, что Цезарян теперь ни за что не отвяжется.
«А-а, будь что будет! – решился Георгий. – Мне-то что за дело, в конце концов? Тут историю вдоль и поперек кромсают, кто как пожелает, а я манерничаю…»
– Гай Юлий Цезарь… – начал он мученически, возведя очи горе, чтобы не видеть оживившегося Гайка, чуть не выпрыгивающего из колета от любопытства.
Хотя старался Арталетов выражаться как можно более конспективно, чтобы, не дай бог, не затронуть еще какую-нибудь скользкую тему (кто знает, может, за соседним столом сидит какой-нибудь Помпей, или Марк Аврелий, или даже Ганнибал: имя-то во Франции распространенное!), лицо Цезаряна прояснялось с каждым словом рассказчика. Судя по всему, он уже ощущал на плечах пурпурную императорскую тогу, а у ног видел поверженную Европу… Хотя бы заманчивую Италию…
– Черт меня побери со всеми моими потрохами! – восхищенно выдохнул он, едва Жора подвел черту под своим экскурсом в античность. – Шевалье д'Арталетт! Дайте я вас расцелую! Пусть Фридрих подавится своей паршивой короной! Меня ждет золотой венок!..
Отбиться от темпераментного «римлянина» Арталетову удалось только с помощью шута, во время повествования сперва скептически качавшего головой, но мало-помалу тоже увлекшегося.
– Трактирщик! Вина моим друзьям! – щедро распорядился Гайк, когда его бурный восторг удалось загнать в более или менее пристойное русло. – Все, господа! Войны в ближайшее время не предвидится, поэтому завтра же беру у Генриха окончательный расчет и тоже начинаю собирать отряд. Вы не желаете присоединиться, милостивые государи?..
– Не торопись, – мрачно изрек Леплайсан. – Бывал я в этом Риме. На редкость паршивый городишко, замечу я вам… К тому же это республика, а республиканцы – это вам не какие-нибудь там сарацины или мавры… Не завернули бы они вам, ваше величество, салазки назад.
– А-а! – беспечно махнул рукой Гайк, махом осушая кубок фалернского – какое же еще вино мог пить будущий великий император кроме фалернского? – Лиха беда начало… Посмотрим, что там за республиканцы! Мне бы только Альпы перевалить… Мой ведь принцип какой? Пришел, увидел, победил!
Жора про себя поклялся зашить свой болтливый рот: подумать только – вчерашний полуграмотный наемник на глазах превращался в настоящего Цезаря!
Цезаряна уже несло…
Он, покачиваясь, поднялся во весь рост и, забросив на плечо болтающийся конец плаща, простер длань в сторону остальных пирующих:
– Слушайте, граждане Рима! С вами говорит сам император Гай Юлий Цезарь!..
В трактире повисла гробовая тишина. Лишь где-то в дальнем конце продолжал куражиться в стельку пьяный крестьянин, вообразивший себя присутствующим на сельской свадьбе, причем в роли шафера.
– Го-орько! Го-орько!..